часов принудительных общественных работ, год испытательного срока и до полугода тюремного заключения. – Судья откашлялся. – Вы сознаёте всю серьезность последствий, молодой человек?

– Они кажутся мне немного драконовскими, ваша честь. Но да.

– Вы осмелились назвать их “драконовскими”, я не ослышался?

– Прошу прощения, ваша честь.

Судья подался вперед. Вряд ли ему попадался настолько интересный подсудимый – или настолько умышленно наглый, – как Эван.

– А вы, похоже, сообразительный парень.

– Вы льстите мне, ваша честь. – Эван сильнее оперся на трость, вздрогнув от боли, и добавил, не в силах сдержаться: – Вы, похоже, тоже сообразительный.

– Однако, видимо, не настолько сообразительный, чтобы не пререкаться с судьей. И не попадать в переделки. А если я чего и не терплю в зале суда, мистер Старк, так это молодых людей с раздутым самомнением, безразличных к законам. – Он зловеще улыбнулся. – Какие у вас цели? Вы прилежны в учебе? Нет ли у вас, позвольте спросить, планов, что делать после окончания школы?

– Не мне судить, насколько реальны мои цели и каково прилежание, ваша честь. Надеюсь, мой друг даст мне характеристику. – Эван указал на меня, позволив мне ощутить всю тяжесть взгляда судьи. Я сглотнул комок. – Единственное, что могу сказать, – я уже позаботился о том, что буду делать после окончания школы.

– Правда? Так поделитесь же своими планами с судом.

– Я буду учиться в Стэнфорде, ваша честь.

– В Стетсоне?[275]

– Стэнфорде.

– Вы сказали, в Стэнфорде?

– Да, сэр.

Судья недоверчиво насупился.

– Меня туда не приняли, – пробормотал он.

– Наверняка приемная комиссия до сих пор корит себя за эту ошибку.

К Эвану я не чувствовал ничего, кроме легкой злости. Я недоумевал: он попросил меня о помощи – значит, все-таки заботится о своем будущем, но при этом не может удержаться, чтобы самому все не испортить (хорошо хоть, что его неразумное желание побесить Холмса никак не скажется на моей судьбе). Нет, как бы я в ту минуту ни был растерян, весь мой гнев обратился на Софию. Ей не следовало ставить меня в такое положение, ей следовало бы понимать: Эван не успокоится, пока не погубит себя. Ей не следовало приносить меня в жертву. Ей следовало выбрать меня, а не его.

– Вы признаёте вину?

– Нет, ваша честь, – по обоим пунктам, – ответил Эван. – И в свою защиту я приведу неопровержимые аргументы и, как следствие, ходатайство закрыть дело, поскольку обвинения были предъявлены с безусловной задержкой, поскольку органы не сумели предоставить достаточных доказательств правонарушения, поскольку нет оснований для подозрений, поскольку поиски судна не были проведены должным образом, поскольку были нарушены мои права, гарантированные четвертой поправкой[276]. – Эван сделал паузу. – Да, и еще, поскольку в целом органы не исполнили свои обязанности надлежащим образом.

Судебный стенографист, прилежно тыкавший в клавиши пишущей машинки, издал пронзительный смешок и попытался скрыть его кашлем. Эван не дрогнул, он спокойно смотрел на судью.

– Вы шутите, мистер Старк?

– Отнюдь нет, сэр.

Судья откинулся в кресле, что-то записал.

– Свидетель, встаньте, – произнес он и отвернулся. – Посмотрим, будет ли толк.

Я робко встал, откашлялся.

– Спасибо, ваша честь.

Холмс вскинул брови:

– За что?

Я откашлялся второй раз.

– За то, что дали мне слово, сэр.

Эван посмотрел на меня, кивнул – мол, давай.

– Это из-за него? – спросил судья.

– Пардон?

– Ваша рука.

Я посмотрел на свой гипс.

– А. Да.

– Ваше имя?

– Арье Иден.

– Как?

– Арье.

– Будьте добры, по буквам.

– А-РЬ-Е. Или Эндрю. Можете называть меня Эндрю.

– Почему?

– Первое – мое имя на иврите, – неловко пояснил я, – второе – то, которым я пользуюсь.

– Откуда вы знаете мистера Старка?

– Мы учимся в одной школе.

– Вот так школа. Уж не собираетесь ли вы тоже в Стэнфорд?

Я вспомнил очередную партию писем с отказами, которые получил накануне: Браун, Дартмут, Гарвард.

– Нет, сэр.

– Насколько я понимаю, в ночь аварии вы тоже были на катере?

Я кивнул.

– Произнесите вслух, мистер Иден. Для записи в протокол.

– Да.

– В отчете полиции не указан процент содержания алкоголя в вашей крови. Вы пили?

Меня прошиб холодный пот.

– Немного, сэр.

Холмс воззрился на меня свысока.

– Мне трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть хотя бы одна извилина, посреди ночи сел в лодку с пьяным, – разве что, разумеется, вы сами были нетрезвы.

Я открыл рот, но не издал ни звука.

– Вы видели, что мистер Старк пьян?

– На борту он не пил.

– Но вы обратили внимание, что он ведет себя странно?

– Я… не заметил ничего необычного.

Зал суда отодвинулся куда-то далеко, во рту у меня пересохло, голос звучал так, словно я говорю под водой.

– Что ж, – судья поправил оправу очков, – толку от ваших показаний немного, поскольку они противоречат отчету полиции и выставляют вас или на диво наивным, или лжецом. – Он любезно улыбнулся. – Однако, мистер Иден, я готов истолковать сомнения в вашу пользу и предположить первое. Что ж, подытожим. Можете ли вы заявить, что мистер Старк, по вашему мнению, высоконравственный молодой человек и этот инцидент, невзирая на дерзость обвиняемого, для него нетипичен? То есть можете ли вы, мистер Иден, с чистой совестью рекомендовать мне проявить снисходительность к мистеру Старку?

Я глупо моргнул. Вспомнил ту ночь, вспомнил осознание того, что мы разобьемся, выражение его лица, но в основном – ее. Вечер Пурима: красные глаза, разбитое стекло. Я вспомнил, как она убежала на вечеринке у Оливера, хотя мне требовалась помощь. Я вспомнил ее слезы на дне рождения Реми. Я вспомнил, в каком отчаянии она дожидалась меня у шкафчика, как она использовала меня. Она всегда использовала меня.

– Ваша честь, – произнес я, чувствуя на себе немигающий взгляд Эвана. – Мистер Старк напился, накурился, действовал безрассудно и подверг мою жизнь серьезной опасности. У меня нет оснований полагать, что это ему несвойственно.

Молчание. Вихрь в моей голове. Даже уставясь в пол, я видел слабую улыбку Эвана.

– Вам следует лучше выбирать себе друзей, – отрезал судья. – Эван Старк, я приговариваю вас к штрафу в полторы тысячи долларов, к году испытательного срока, пятидесяти часам общественных работ и тридцати дням в реабилитационном центре для несовершеннолетних правонарушителей. – Холмс стукнул молотком, фыркнул. – А Стэнфорд пусть решает как хочет.

* * *

В школу я прибыл к обеденному перерыву. Обливаясь нервозным потом и не обращая внимания на сообщения от Софии, я побежал на балкон третьего этажа.

– Пиздишь, – произнес Амир, когда я пересказал ему существенно отредактированную версию истории; в ней подозрительно отсутствовало то, что я высказался против Эвана. Оливер присвистнул длинно и печально, закурил косяк.

– И что ты сказал судье? – Ноах отложил бутерброд: пропал аппетит.

Я уселся там,