Мы оставили наших воинов на острове, чтобы они с остатками стражи охраняли башню и сменяли часовых, пока не придет пополнение. Мы восхищались захваченным кораблем. Верити будет доволен, подумал я про себя. Еще один корабль. Великолепно сделанный. Все это я понимал, но не испытывал никаких чувств. Мы вернулись на “Руриск”, где нас ждал бледный Джастин. В полной тишине мы поели, сели за весла и направились назад, к Баккипу.

На полпути мы встретили другие суда. Наспех сколоченная флотилия из нагруженных солдатами рыбачьих суденышек остановила нас. Их послал будущий король по настойчивому требованию Скилла Джастина. Они казались почти разочарованными, узнав, что бой уже закончился, но наш капитан заверил их, что им будут рады в башне. Кажется, именно в этот момент я понял, что не чувствую больше Верити. И уже довольно давно. Я тут же хватился Ночного Волка, как человек может хватиться своего кошелька. Он был со мной. Но далеко. Усталый и полный благоговения.

Я никогда не чуял столько крови, сказал он мне. Трудно было не согласиться. Я насквозь пропах ею.

Верити был занят. Не успели мы сойти с “Руриска”, как на борту уже была другая команда, чтобы отвести его назад, к башне острова Антлер. К ночи они уже приведут трофей Верити в доки Баккипа. Другой открытый корабль последовал за “Руриском”, чтобы забрать тела наших убитых воинов. Капитану, помощнику и Джастину предоставили лошадей, и они ускакали с докладом к Верити. Я чувствовал только облегчение от того, что меня не позвали. Вместо этого я пошел в город вместе со своими товарищами по команде. С быстротой молнии весть о битве и нашем трофее облетела Баккип. Не было ни одной таверны, где не стремились бы упоить нас элем, чтобы услышать о наших подвигах. Это почти напоминало неистовство битвы, потому что, куда бы мы ни пришли, люди вокруг нас загорались кровожадным удовлетворением от того, что мы сделали. Я чувствовал себя пьяным от потока этих эмоций задолго до того, как стало сказываться действие эля. Я даже рассказал несколько историй о том, что мы сделали, но потом выпитый эль свалил меня с ног. Дважды меня вырвало, один раз в аллее, а позже на улице. Я выпил еще, чтобы отбить неприятный вкус. Где-то на задворках моего сознания Ночной Волк пришел в ужас.

Это яд. Эта вода отравлена. Я не мог сформулировать нужную мысль, чтобы успокоить его. В какой-то момент, до наступления утра, Баррич вытащил меня из таверны. Он был несокрушимо трезв, в глазах его была тревога. На улице он остановился у догорающего факела.

– У тебя до сих пор кровь на лице, – сказал он и, встряхнув, поставил меня прямо. Он вынул носовой платок, окунул его в дождевую бочку и вытер мое лицо, чего не делал с тех пор, как я был ребенком. Я раскачивался под его прикосновениями. Я посмотрел ему в глаза и заставил себя сфокусировать взгляд.

– Я убивал раньше, – сказал я беспомощно. – Почему же это совсем по-другому? Почему мне так плохо после этого?

– Потому что это так, – сказал он тихо. Он обнял меня за плечи, и я с удивлением обнаружил, что мы одного роста. Дорога назад, в Баккип, была крутой. Очень долгой. Очень тихой. Он послал меня в бани и велел после этого отправляться в постель.

Мне следовало оставаться в собственной постели, но я плохо соображал. На счастье, замок был охвачен возбуждением, и еще один пьяный, взбирающийся по лестнице, не привлек ничьего внимания. Как дурак, я пошел в комнату Молли. Она впустила меня. Но когда я попытался прикоснуться к ней, она отскочила.

– Ты пьян, – сказала она, чуть не плача, – я говорила тебе, что обещала никогда не целовать пьяного. И не позволять пьяному целовать себя.

– Но я пьян совсем по-другому, – настаивал я.

– Есть только один способ быть пьяным. – Она выгнала меня из своих комнат, так и не дав прикоснуться к себе.

К полудню следующего дня я понял, как сильно обидел ее тем, что не пришел прямо к ней за утешением. Я мог ее понять. Но я знал, что прошлой ночью нес в себе чувства, которые не следует делить с любимой. Я хотел объяснить это ей. Но прибежал мальчик и сказал, что меня требуют на “Руриск”, и немедленно. Я дал ему пенни за работу и смотрел, как он убегает со своей монеткой. Когда-то я сам был мальчиком, зарабатывающим медяки. Я подумал о Керри. Я пытался вспомнить его мальчиком с пенни в руке, бегущим рядом со мной, но отныне он навсегда останется мертвым “перекованным”, лежащим на столе. Ни одного, сказал я себе, ни одного вчера не захватили для “перековывания”. Я направился к докам. По дороге я остановился в конюшне. Я передал полумесяц Барричу.

– Сохрани это для меня, – попросил я его. – И будет еще кое-что, моя часть трофеев. Я хочу, чтобы ты сохранил это. То, что я получу. Это для Молли. Так что, если когда-нибудь я не вернусь, проследи, чтобы ей это отдали. Ей не нравится быть горничной.

Я давно уже не разговаривал с Барричем так откровенно. Морщина прорезала его лоб, но он взял окровавленный медальон.

– Что бы сказал мне твой отец? – спросил он вслух, когда я устало отвернулся от него.

– Не знаю, – тупо ответил я, – я никогда не знал его. Только тебя.

– Фитц Чивэл.

Я снова повернулся к нему. Баррич смотрел мне в глаза, когда говорил:

– Я не знаю, что бы он мне сказал. Но знаю, что я могу сказать тебе за него. Я горжусь тобой. Мужчина может гордиться собой не оттого, какую работу он делает, а оттого, как он делает ее. Можешь собой гордиться.

– Попробую, – сказал я ему тихо. Я пошел назад, на свой корабль.

Наша следующая встреча с красным кораблем закончилась менее внушительной победой. Мы встретили его на море и нам не удалось застать пиратов врасплох, потому что они нас видели. Наш капитан держал курс на сближение, и, думаю, они были удивлены, когда мы попытались таранить их. Мы разрушили несколько их весел, но упустили рулевое весло, в которое метили. Самому кораблю не было нанесено большого ущерба; красные корабли были скользкими, как рыбы. Полетели крючья. Мы превосходили их численностью, и капитан хотел использовать это преимущество. Наши воины перескочили на борт красного корабля, и половина гребцов последовали за ними. Началось настоящее безумие, которое перекинулось на нашу палубу. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы противостоять вихрю эмоций, охвативших нас, но я стоял с веслом, как мне и было приказано. Нондж странно смотрел на меня. Я вцепился в весло и скрипел зубами, пока наконец не взял себя в руки. Я пробормотал проклятие, когда обнаружил, что снова потерял Верити.

Наши воины слишком успокоились, подумав, что мы настолько ослабили наших врагов, что они больше не могли управлять своим кораблем. Это было ошибкой. Один из пиратов поджег свой собственный парус, в то время как другой попытался пробить обшивку корабля. Я думаю, они надеялись, что огонь распространится на “Руриск” и мы уйдем под воду вместе с ними. Во всяком случае, они дрались, совершенно не заботясь ни о корабле, ни о собственных жизнях. Наши бойцы в результате покончили с ними, и мы потушили огонь, но трофей, который мы привели в Баккип, был дымящимся и полуразрушенным, а кроме того, мы потеряли больше людей, чем они, если считать человека на человека. И все-таки, говорили мы себе, это победа. На сей раз, когда остальные отправились пить, у меня хватило ума найти Молли, а утром следующего дня я уделил час или два Ночному Волку. Мы вместе пошли на охоту, хорошую чистую охоту, и он пытался убедить меня бежать вместе с ним. Я совершил ошибку, сказав ему, что он может уйти, если хочет, и, думая только о его благе, очень обидел его. Мне понадобился еще час, чтобы объяснить ему, что я имел в виду. Возвращаясь на корабль, я размышлял, стоят ли мои связи тех усилий, которые приходится прилагать, чтобы поддерживать их. Ночной Волк заверил меня, что стоят.