— У тебя доброе сердце, — вздохнула та, — но это мать вбила тебе в голову такие мысли. Глупые мысли. Ты не должна верить им. Твоя жизнь здесь, а мы совсем не богатые.

— Мне здесь нравится, бабушка. Но маме я тоже верю. Мамы никогда не обманывают.

— И это верно, — согласилась Вера, которой не хотелось разочаровывать девочку.

— Мама мне сказала, что мой папа — самый богатый человек на свете. И когда-нибудь он подарит мне карусель с белыми лошадками, такими, как на ярмарке.

— Молчи и спи. — Старуха чувствовала ласковую теплоту этого голосочка.

— Да, бабушка. Но мамы никогда не обманывают.

Она услышала в небе гул мотора. Это был Пиппо, одинокий самолет, который каждую ночь пролетал над городом, бросал одну бомбу и улетал.

— Бабушка, слышишь Пиппо? — Девочка была рада объявить об этом ночном госте: дети давно привыкли к войне.

— Слышу, слышу, — вздохнула бабушка. — Спи теперь. — И погладила ее по волосам.

— И сегодня, — пробормотала Анна, зевая, — он прилетел нас проведать. Спокойной ночи, Пиппо, — сказала она, прежде чем уснуть.

Вера потушила свет, но и в темноте продолжала молиться. Она молилась за Марию, которая была несчастьем ее жизни, и за ее невинных детей. Мало ей было бегства с циркачом, так устроила еще эту историю с хозяином. Когда мать узнала, что та второй раз беременна, она ни на миг не поверила в отцовство Больдрани — как дважды два ясно, что отцом девочки был Немезио. Когда же она увидела маленькую Анну, которая смотрела на нее своими чудесными зелеными глазами, убедилась в том воочию. Немезио, конечно же, самый непутевый человек на свете, но он был все же законным мужем Марии, в то время как связь с Больдрани, по ее мнению, лишь позорила дочь. Когда речь шла о чести семьи и о будущем детей, личные симпатии и антипатии ее к зятю значения не имели. Так думала Вера.

Поэтому она пришла в ужас от дьявольского плана дочери: навязать богатому и влиятельному мужчине отцовство ребенка — это ли не смертный грех. Но план не удался, и мать с дочерью трудились от зари до зари, чтобы прокормить детей. Приходилось выкручиваться с карточками на хлеб, на макароны, на те двадцать граммов мяса, которые полагались на человека в неделю, и хотя обе зарабатывали неплохо, но цены поднимались все выше. Газеты убеждали население не требовать постоянного повышения жалованья, чтобы не подстегивать инфляцию, но для Веры и Марии, тративших все до последнего чентезимо, чтобы выжить, все это были только слова.

Правда, синьор Чезаре присылал иногда посылки и деньги, но всякий раз Вера, по настоянию Марии, вынуждена была возвращать их обратно. Чего хотела добиться эта сумасшедшая? Неужели она и в самом деле верила, что со дня на день этот человек даст свое имя девочке, которая ему не принадлежала? Ей так и не удалось ни разу толком поговорить с Марией на эту тему: дочь отказывалась с матерью обсуждать это. Ничего не оставалось, как принять все случившееся как наказание за какие-то ее неведомые грехи. Только и оставалось, что молиться, чтобы милосердный Бог охранил несчастную дочь и ее невинных детей, чтобы уберег их от опасностей «души и тела». С этой мыслью она и уснула.

Мария села на велосипед и покатила по городу: ей нужно было добраться до корсо Индепенденца раньше восьми. Холод резал лицо и леденил руки. Она подложила на грудь газету, чтобы защититься от резкого ветра, но это мало что дало.

Улицы, по которым она ехала, были полупусты. Самые лучшие магазины не открывались уже много месяцев, и черный рынок снабжал тех, кому было чем платить. Трамваи были редки, они проходили, позванивая, с видом почти похоронным, увешанные гроздьями висящих оборванных людей. В городе, разрушенном бомбардировками, изнемогающем от репрессий и полицейских облав, смерть становилась обычным явлением.

Плакат, на котором был изображен поезд, набитый мужчинами и женщинами, которые уезжали в Германию, утверждал, что они там отлично устроились, что «работать в Германии означает успех и возможность содержать своих близких на родине!». Другие такие же плакаты, которым никто никогда не верил, воспевали грядущую победу или призывали разводить яйценосных кур, чтобы решить продовольственную проблему.

Проезжая по городу, Мария то и дело видела стены, в которых зияли пробоины, пустые окна полуразрушенных домов, и слезы от холодного ветра застилали ей глаза.

Перед подъездом дома Вергани на корсо Индепенденца стоял роскошный автомобиль «альфа ромео 2500». Завидев ее, мужчина за рулем опустил боковое стекло и окликнул ее: «Мария!» Она слезла с велосипеда и прислонила его к фонарному столбу рядом с автомобилем, в то время как человек за рулем, открыв дверцу, вышел к ней.

— Миммо! — воскликнула она, узнав улыбающееся лицо Пациенцы. Она взглянула на его элегантное пальто и невольно сравнила со своим нелепым нарядом. — Ну, как я выгляжу? — попыталась она под улыбкой скрыть чувство неловкости.

— Неплохо, — постарался утешить ее Пациенца. — А что касается нарядов, так ведь на то и война. Почти все в таком положении.

Одной рукой она придерживала руль велосипеда, а другой, порывшись в кармане пальто, достала платок и вытерла глаза, которые слезились от ветра.

— Полагаю, ты приехал сюда не для того, чтобы говорить о войне и о людских бедах, — заметила она.

— Ты мне даже руки не подала, — улыбнулся он, протягивая ей свою. Мария почувствовала его теплую и мягкую руку в своей и, дружески подавшись к нему, обняла Пациенцу.

— Я устала, Миммо. Я не могу больше.

Она вдохнула приятный запах лаванды, исходящий от него, запах кожи и дорогого табака, который доходил до нее из открытого автомобиля, и сразу ощутила аромат того прошлого, которое ей так и не удалось забыть.

— Кончено, Мария, — Пациенца растроганно заморгал, и в его черных глазах блеснуло волнение.

— Что кончено? — У Марии закоченели руки и ноги, но, притерпевшись, она уже не чувствовала холода.

— Все кончено, Мария, — сказал он. — Нищета, лишения, тяготы.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Мария, проводя рукой по лицу. — Ты хочешь сказать, что…

— Чезаре готов дать свое имя девочке. — Он произнес эти слова и ждал от нее ответа.

— Что? Вот так вдруг? Ни с того ни с сего, неожиданно? Почему сегодня, а не пять лет назад? — Она переступила с ноги на ногу, чтобы убедиться, что они еще не отмерзли у нее, и оглянулась вокруг, чтобы осознать, что все это происходит в действительности.

— Он теперь уверен, что Анна действительно его дочь, — доверительно сказал Пациенца.

— Ему это сказала гадалка? — спросила Мария с недоверием и отчаянием.

— Гадалка сказала ему это еще пять лет назад, но он тогда не поверил. — Адвокат Доменико Скалья говорил совершенно серьезно. — Он хотел точных подтверждений. Теперь они у него есть.

Слезы выступили на глазах Марии, но теперь уже не из-за холода.