Кстати, что за скрытые реальности вы упомянули?

– Я не смогу вам этого объяснить, оперируя терминами и понятиями современного земного языка. Существуют четыре формы понимания мира: религия, философия, наука и искусство, – и все четыре несовершенны. Сейчас они не только отделены друг от друга и зачастую противоречивы, но было время, когда в Древнем Египте, в Праславянской Европе, Индии, Греции они составляли единое целое и отражали мир целиком, как он есть. Опять же в данной реальности. Скрытые слои жизни могли созерцать и чувствовать лишь отдельные личности.

– Вы тоже?

– И я, – кивнул Горшин спокойно. – Но хватит лирики. Дмитрий Васильевич, возможен вариант, когда мы вынуждены будем прийти на помощь Соболеву. Послезавтра на даче у Ельшина состоится встреча отцов Купола с зарубежными покупателями похищенной партии оружия. У нас есть реальная возможность уничтожить гнездо, сорвать сделку и вернуть оружие законному владельцу.

Завьялов поставил стакан на столик, лицо его приняло жесткое выражение.

– Вы это серьезно?

– Вне всяких сомнений, – сухо сказал Горшин. – Я еще не уверен, что такая операция соответствует моим планам и я найду на даче то, что ищу, хотя это не исключено.

– Мы потеряем половину оперативного состава.

– Если не все девяносто процентов. И все же…

– Понял. Я должен уговорить комиссаров, так?

– Уговаривать пока не надо. Предложите им это и посмотрите на реакцию каждого. Если они согласятся, все нормально, если нет… План операции будет готов к утру, и я представлю его сразу, как только комиссары дадут «добро». Не дадут – нашему ганфайтеру придется сражаться с этой сворой в одиночку.

Завьялов долго не отвечал, о чем-то думал. Наконец произнес негромко, будто обращаясь к самому себе:

– Я иногда задаюсь вопросом: что порождает героизм одиночек? Жажда приключений, смертельная опасность, любовь, обостренное чувство справедливости? Зачем они очертя голову бросаются на борьбу с бедствиями, помогают ликвидировать аварии, последствия дикого, смертельно опасного для миллионов непрофессионализма? Не знаю. Я не таков, хотя и не живу по принципам кёся и ракуся[65]. Но время идет, а ничего не меняется. Как и вчера, расчет на счастливую случайность, надежда на одного-единственного, того, кто явится и спасет, выручит, отведет беду. Есть ли этому предел?

Горшин молчал. Он знал, что ответить, но Завьялов не нуждался в ответе, просто рассуждал вслух.

– Может быть, мы не с теми боролись? – продолжал Дмитрий Васильевич. – Ведь по-прежнему, несмотря на все наши усилия, миром правит продажная чиновничья рать, которая плодится с быстротой тараканов. Купленные судьи и прокуроры, рэкетиры, мафиози и бандиты – это уже следствие произвола системы. Зачем же нам уподобляться Дон Кихоту, воюющему с мельницами?

Горшин вздохнул.

– Вы становитесь сентиментальным, Дмитрий Васильевич. Впрочем, вы, может быть, и правы.

Полдня Матвей вел наблюдение за Хасаном Ибрагимовым, майором контрразведки, правой рукой Ельшина, но так и не решился на перехват: не потому, что Ибрагимова сопровождали пять-шесть человек охраны, а из-за собственной внутренней неуверенности. Что-то мешало ему взять инициативу в свои руки, чувствовать себя в форме и действовать с максимальной отдачей. Вероятно, это подавало сигналы подсознание, зафиксировавшее опасность в глубинах событийных полей, и все чаще вспоминались темные взгляды «монарха тьмы», если, конечно, это был он. Вполне возможно, что «монарх» продолжал следить за ним из иных планов бытия, на уровнях мистических предвосхищений.

Подумав так, Матвей снова пожалел, что до сих пор не воспользовался предложением Горшина провести био– или пси-коррекцию, которая помогла бы выявить скрытые резервы и перейти на другой уровень мышления и чувствования. Пока что паранормальные способности Матвей проявлял лишь громадным усилием воли, мобилизовав все силы, что, конечно, отрицательно сказывалось на нервной системе. После боя с киллхантерами, например, он приходил в себя сутки.

Дождавшись появления Ибрагимова из дверей центрального входа в Генпрокуратуру на Пушкинской, Матвей поехал за его машиной, еще не уверенный в своих дальнейших действиях. Ему вдруг показалось, что назревают какие-то события, и это невольно взбодрило и заставило собраться.

Он не ошибся. В сопровождении девяти здоровых ребят на двух машинах Ибрагимов добрался до Курского вокзала, свернул с Чкалова в переулок напротив гастронома и остановился возле старой пятиэтажки кирпично-красного цвета. Захлопали дверцы автомобилей – уже знакомых Матвею бежевых «Жигулей», все сопровождавшие майора вышли из машин и, разбившись на три группы, просочились во двор дома. Машины отъехали, и наступила тишина.

Поскольку в течение последующих пятнадцати минут ничего не происходило, шум не поднимался, Матвей понял, что отряд Ибрагимова сел в засаду и кого-то ждет. Не успел он обдумать эту возможность, как вдруг заметил быстро идущего по тротуару молодого человека, кого-то ему напоминавшего. Через секунду он узнал его, а еще через два удара сердца понял, что команда Ибрагимова ждет именно этого парня.

Дождавшись, когда прохожий поравняется с машиной, идя по другой стороне улицы, Матвей негромко окликнул его:

– Вася!

Молодой человек, одетый в безрукавку и легкие летние брюки, не стесняющие движений, – это был тот самый ганфайтер, который отказался исполнять приказ по ликвидации его, Соболева, – косо глянул на заговорившего с ним усатого водителя, приостановился.

– Садись в машину, быстро! Тебя там ждут.

Василий раздумывал мгновение, затем свернул на дорогу и нырнул в кабину «шестерки». Тотчас же из-за угла дома выскочили трое боевиков Ибрагимова, на ходу доставая оружие, и Матвей с визгом шин рванул машину с места, не заботясь о двигателе. Однако далеко уехать не удалось: боевики открыли огонь из автоматов и пули мгновенно порвали шины задних колес.

Все же им удалось проскочить до поворота на Сыромятную, где оба выскочили из машины и, не пытаясь демонстрировать ухарство и ложную смелость, помчались прочь. Василий лучше знал эти места, поэтому Матвей инициативу отступления предоставил ему, но им повезло. Рядом притормозил хлебный фургон, и водитель, высунувшись из кабины, крикнул:

– Эй, спортсмены, куда спешите?

Матвей не сразу узнал шофера Лешу, которого приютил у себя и выслушал исповедь бывшего зэка.

– Садимся, – хлопнул Матвей Василия по плечу.

Они впрыгнули в