– С нашими бабами местные молодицы схожи, – добавил Трофим в продолжение долгого разговора, разглядывая девичью фигуру, мелькающую тенью по двору. – Чернявые токмо, да чуть раскосые. И эта девица вроде такая же, а глаз не оторвать, так бы и любовался всю жизнь…

– Всю жизнь? За чем же дело стало? – хмыкнул Иван, тоже провожая ту любопытным взглядом. – Бери ее за себя. Мужнюю жену к нам бы не приставили… к двум холостякам-то. А эта… в самом расцвете, лет двадцать пять, а черными глазищами уж как в тебя стреляет… Может, и рожала уже, с дитем возьмешь, все не самому пеленки менять… Да и фигурка при этом на диво сохранилась.

– С чего помыслил ты, что своим детям я пеленки менять буду? – Недоуменный взгляд Трофима говорил красноречивее произнесенных слов. – Не мужа сие дело…

– Ну да, ну да, – продолжил полусотник, ничуть не отвлекаясь от своего приятного созерцания. – Токмо на матушку ее взгляни вначале – узришь, какова эта молодица будет в старости. Местные годам к сорока на наших уже не похожи. Увядают уж очень быстро – может, кровь южная есть или генотип такой…

– Чего такой?

– Ну… тоже кровь, не бери в голову, – махнул рукой Иван. – Хотя эта… почти с тебя ростом будет, не чета остальным – те низенькие. А каковы обводы… ой, не травите мне душу… в постели, верно, горяча будет! Представь, обнимешь ты ее, прижмешь к своей груди, проведешь по спине рукой, да так… чтобы она при этом к тебе прижималась самыми сокровенными частями своими. Потом подложишь ей одну руку под затылок, другую чуть ниже талии спустишь, поцелуешь в уста сахарные…

– Ты… случаем с дуба не падал, полусотник? – хмыкнул Трофим. – Али тебе… как уж ты сказывал раз… моча в голову ударила?

– Не моча, тут расход других, более полезных продуктов намечается… Но почти из того же места и, может быть, не у меня… – Иван наконец оторвал взгляд от девицы и многозначительно вернул свое внимание Трофиму: – Тут вот какое дело… Девица эта язык наш как свой понимает. Моторика чуть запаздывает…

– Хватит, Иван! – прервал его воевода, напрягшись от произнесенного полусотником монолога. – Давай по делу, а не чужеземными словами бросаться…

– Я и говорю, что мелкие движения… То, что она чувствует, на лице ее проявляется чуть с запозданием. Значит, язык наш для нее не родной, что естественно, а на перевод время требуется. Хотя вид непонимающий она здорово делает. А вот когда я про объятия да поцелуи стал рассказывать, скулы у нее розоветь начали, а дыхание немного участилось… Как наяву девка себе все представляла – ох, чувственная особа нам попалась. Я уж не говорю о других признаках, гхм-м…

– Да… Знать, тебя не токмо глотки резать учили…

– Да нет, ничему меня не учили, полный развал на мою службу пришелся. Чему тренер научил в юности, то и ребятам своим преподавал. А остальное все самому на войне довелось познать… Задашь вопрос человеку, а потом наблюдаешь – соврет он тебе или полуправду скажет? Попадешь ты в засаду или обойдется? На своей шкуре и проверяешь потом… Хотя тут в основном интуиция работает. Был у меня боец… ну воин, так он с ходу определял, врет человек или нет… А вот объяснить своих выводов не мог, так что мне приходилось до всего этого умом доходить.

– А отчего же ты при ней э… распинаешься так?

Иван щелкнул пальцами, привлекая внимание девушки, и жестами поманил ее к себе поближе.

– А вот почему… Видишь, как напряглась? Знает кошка, чье мясо съела… Когда водицы подносила, от улыбки ее да взглядов… даже кобель из-под плетня вылез, не говоря уже о том, что вся примятая трава в рост поднялась. А теперь она аж заледенела… Мнится мне, воевода, что не просто так нам красу этакую заслали. Хотелось кому-то нас послушать да выведать тайное что. Однако… вот ты бы измыслил баб в таком деле использовать?

– Так разболтают же все потом…

– Вот! – Иван поднял указательный палец. – Разве что в Царьграде такое задумать могли бы, да баб правильных при этом воспитать, а тут… в глухой тайге, кто может до такого дойти? Значит… что это значит?

– Договаривай уже, раз взялся, – пробурчал воевода, послав сочувственный взгляд черемиске. – Вишь, как переживать стала. Губы облизывает да прикусывает, аж припухли они, сама раскраснелась… словом, извелась вся.

– Вот ее волнение и указывает, что не кугуза она посыл. Кто-то другой тут игру затевает… иначе спокойная была бы, как удав… змея это такая. Прикинулась бы плесенью какой или мхом, раз ростом вышла, – съязвил Иван, состроив для девицы смешную рожицу, – и не отсвечивала бы губами своими да очами блестящими…

В ответ черноволосая красавица прыснула в кулак, зазвенев цепочками из мелких серебряных колечек, шедших по краю кожаной головной повязки, и бронзовыми браслетами на руках. Сделав вид, что засмущалась, девица чуть подобрала полы вышитой рубашки и так легко умчалась к поленнице дров в противоположном углу двора, будто кто вспугнул эту стройную быстроногую лань.

– Не вышло, крепкий орешек достался, – досадливо поморщился полусотник, когда черемиска оказалась вне зоны слышимости негромкого разговора.

– Что не вышло?

– Разговорить ее не вышло… А так – мало ли отчего она засмущалась или чему засмеялась? На жареном не поймали – остается гадать, кто же ее заслал… А слышала она достаточно, хотя никаких тайн особых мы с тобой и не обсуждали, – тихо закончил Иван и встал с лавки, на которой они с Трофимом коротали время во дворе усадьбы, ожидая, когда черемисский князь примет суздальских гостей и позовет их. Подойдя к девице, складывающей дрова из поленницы на сгиб локтя, он предложил ей свою помощь, мягко забрав у нее стопку колотых чурбаков и показав знаком накладывать ему еще. Поведя бровями, черемиска недоуменно улыбнулась тому, что статный воин хочет помочь ей по хозяйству, но все же накидала ему на руку еще немного. А потом даже стала накладывать сверх этого небольшую горку, с хитрецой улыбаясь. Однако неловкий полусотник покачнулся, и одно полешко съехало. А через мгновение упало прямо на ногу молодой хозяйке, как раз обернувшейся за новой порцией дров.

– Ай!

– Не зашиблась? – участливо спросил Иван у наклонившейся девушки, растирающей через поршни отбитые пальцы.

– Не особо, уф-ф… Ой…

– Добре. А теперь говори, куда дровишки складывать… И скажи хоть, как зовут тебя, красавица?

– Улина… – недовольно отозвалась та нежным грудным голосом. – До очага неси.

– А коли князь ваш узнает, что девица какая-то догляд за нами вела? – продолжил свой допрос полусотник, вышагивая по пути в дом рядом с Улиной, которая на этот вопрос гордо вздернула свою голову, предъявив всему миру в лице глазеющего на нее воеводы точеный аристократический профиль. – Что делать тогда будешь?

– Мышке слезки, а кошке лишь игрушки, – гневно раздулись ноздри девушки.

– Оп-па, да ты этого зверя знаешь, оказывается? Я про кошку…

– Видала я многое, чужестранец. – Проходя мимо воеводы, девица будто бы случайно задела его подолом рубахи и юркнула в дом. А оттуда уже донеслось: – Токмо дурень всех дурнями почитает…