— Первой женщиной, с которой я спал, была моя мать.

Диана в ужасе уставилась на него. Она даже не догадывалась, какая страшная тайна мучила ее мужа, и была потрясена до глубины души.

Начав говорить, виконт уже не мог остановиться, слова так и рвались из него:

— Ты, наверное, считаешь, что изнасиловать можно только женщину? Нет, это не так. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не применяла против меня физической силы. Она сделала все чрезвычайно осторожно, это, видишь ли, развлекло ее на некоторое время. Она была в плохом расположении духа, когда рассталась с очередным любовником. Потому что выпила слишком много вина. Потому что ей и в голову не приходило противиться своим желаниям. — Джерваз яростно замотал головой, словно хотел избавиться от терзающих его воспоминаний. — Мне было всего тринадцать лет. Сначала я даже не понял, в чем дело. Поняв, не мог поверить, что это происходит между мной и моей матерью, а потом тело уже не повиновалось голосу разума, и я не смог остановиться, хотя и осознавал, что происходит нечто чудовищное.

Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.

— Ну, Диана, что скажешь?! — вскричал виконт. — Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!

Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.

— Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест — самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. — Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:

— Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!

Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:

— Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты — почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! — И она умоляюще добавила:

— Не наказывай меня за грех твоей матери.

Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.

— Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. — Его рот скривился. — Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, — повторил Джерваз. — Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. — Плечи Сент-Обена горестно опустились. — Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я — окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.

— Это не правда! — горячо возразила Диана. — Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. — Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.

Она тут же поняла, что совершила непростительную ошибку. От ее прикосновения Сент-Обен немедленно потерял над собой контроль, мышцы его напряглись. Схватив Диану в свои объятия, он больно сжал ее, впился губами в ее губы В его прикосновениях не было ни любви, ни нежности — лишь дикое желание удовлетворить бушующую в нем страсть и на время забыть свои мрачные мысли.

С Дианой на руках он бросился к кровати и рухнул на нее, жадно целуя губы жены. Затем Джерваз рванул полы халата Дианы в стороны, обнажая ее грудь.

Диана сопротивлялась что было сил, но Джерваз был слишком силен, слишком разъярен, чтобы отпустить ее. Если бы он нежно ласкал ее, то она с радостью отдалась бы ему, получая и даря наслаждение. Но подчиниться насилию она не могла — это значило бы окончательно испортить их отношения.

Виконт немного приподнялся, чтобы сорвать с Дианы халат. Этого оказалось довольно: женщина изловчилась и выхватила из ножен кинжал. Сент-Обен даже не заметил, как в воздухе блеснуло острое лезвие, и Диана полоснула его по руке.

Боль сразу же привела его в себя. Увидев, что на обнаженную грудь Дианы капает его кровь, Джерваз откатился в сторону, лицо его было искажено гримасой ужаса, казалось, он лишь сейчас понял, что натворил. Голова виконта упала вниз, руки судорожно вцепились в одеяло. Хоть он и не успел ничего сделать с женой, его попытка овладеть ею лишь подтвердила: все, что он говорил о своей натуре, — правда.

Приподнявшись на локте, Диана посмотрела на виконта; она была слишком потрясена произошедшим, чтобы что-то говорить. Дрожащей рукой женщина положила запятнанный кровью кинжал на столик и запахнула халат, пытаясь успокоить прерывистое дыхание. Казалось, напряжение висит в воздухе, и Диана с горечью задумалась о том, как это любящие мужчина и женщина могу причинять столько боли друг другу.

Ей показалось, что прошла вечность, когда Джерваз заговорил каким-то бесцветным голосом:

— И не говори мне больше об искуплении. Некоторые души не могут быть прощены. Уверен, что теперь ты это признаешь.

Прежде, когда они ссорились и были не в состоянии выразить эмоции словами, на помощь приходили прикосновения и объятия. Вот и сейчас Диана хотела успокоить Джерваза, но лишь ее рука коснулась его плеча, он как ужаленный отпрянул от нее.

— Не дотрагивайся до меня! — вскричал виконт. — Богом молю, не дотрагивайся до меня!!! Женщина отступила назад.

— Тебе надо забинтовать руку, — деланно-равнодушным тоном промолвила она.

Сент-Обен перекатился на спину и прикрыл лицо рукой.

— Только не вздумай делать этого. Уйди, Диана. Просто уйди отсюда.

Сжимая на груди разорванные полы халата, женщина смотрела на виконта. Никогда еще он не казался ей таким сильным, как сейчас.

Диана немало страдала в своей жизни, но знала и любовь. Ее любила мать, любил даже отец, когда она была совсем маленькой. Позднее Эдит, Джеффри и Мадлен согревали ее теплом своей любви.

А Джерваза никто не любил. Никогда. Ни отец, ни мать, которая пала так низко, как только может пасть женщина. И все же Сент-Обен не ожесточился. У него было достаточно власти и богатства, чтобы вершить любое зло, но вместо этого виконт всегда делал добро людям, которые зависели от него. Он был прекрасным, великодушным и добрым, даже нежным любовником. Он не раз рисковал жизнью — ив армии, и на своей таинственной службе.