Кроме того, у солдат императора всегда была возможность позаимствовать на краткое время жизни все необходимое у обитателей покоряемых стран, ибо счастье быть подданным такого гения, как Бонапарт, имело вполне ощутимый материальный эквивалент. Сегюр вспоминал, что «каждый вечер солдаты принуждены разбегаться, чтобы добыть все, что им нужно для жизни, и так как они никогда ничего не получают из казны, то у них развивается привычка все брать самим». С доскональнейшей тщательностью заботясь об оружии, амуниции и одежде, Наполеон совершенно сознательно не уделял почти никакого внимания продовольствию, заявляя, что армия должна кормиться в завоеванных странах сама. И армия кормилась: поиздержавшиеся в дороге воины первым делом спешили одолжиться у окрестного населения, не только грабя всякого встречного, но тут же с балаганным шумом и перебранками продавая награбленное. По воспоминаниям современников, французская армия в Москве в 1812 году была уже более не армией, а одной невообразимой «ярмаркой». Т. о., то, с чем безуспешно пытались бороться революционные генералы, вроде Гоша, Моро и Клебера, Наполеон возвел в самый принцип военного существования.

Впрочем, пример подавался свыше. Маршал Сульт — посредственный командующий в Испании и бездарный начальник штаба при Ватерлоо — за время своего пребывания на Пиренеях собрал уникальную коллекцию религиозных картин и скульптур, желая, видимо, с их помощью исполниться благодати Господней и стяжать себе веру истинно нелицемерную; тяга маршала ко всему горнему и возвышенному была столь велика, что в Испании не осталось, кажется, ни одного богоугодного места, которое бы не обчистил этот ловкий проходимец — не считая, конечно, тех обителей, в которых прежде успел побывать король испанский Жозеф Бонапарт. Последний был человеком приятным, образованным и даже склонным к реформам, однако ж и себя за трудами праведными не забывал: в процессе бегства из вверенной ему Испании в 1813 году приятный и образованный человек был обыскан, к досаде его, как раз в тот момент, когда в королевской карете нечаянно случились 165 испанских картин, вырезанных из подрамников для удобства транспортировки. Маршал Массена всю свою жизнь оставался контрабандистом. В начале Континентальной блокады он за несколько месяцев заработал на продаже пропускных свидетельств 6 миллионов франков; правда, вся эта добыча была вскоре конфискована Наполеоном, но маршал не жаловался: ему ничего не стоило за следующие несколько месяцев заработать еще столько же. Зато как-то раз, при Ваграме, когда он пообещал наградить за храбрость кучера и форейтора 200 франками, а циничные штабные офицеры ужалили его прямо в ахиллесову пяту, упомянув о 200 франках каждый год, один из богатейших людей Франции вскричал: «Да пусть скорее вас всех перестреляют, а мне отстрелят руку! Если бы я вас послушался, я был бы разорен!» А когда Наполеон бросил однажды фразу: «Массена, вы первый грабитель в мире!», первый грабитель учтиво ответствовал своему императору изящным реверансом: «Только после вас, государь!»

Материальное стимулирование предварялось и дополнялось стимулированием духовным. Еще в мае 1802 года был учрежден Почетный Легион, долженствовавший состоять из лучших граждан Франции — попасть туда было верхом судьбоносной милости, даруемой маленьким корсиканским подателем всячеких социальных и личных благ. В августе 1809 года Наполеон даже учредил орден Тройного золотого руна, а через два года и форму под этот орден установил — но, правда, напрасно: такой высокой тройной награды не оказался достоин ни один из живущих. Зато других наград было роздано немало. В августе 1804 года в Булонском лагере Наполеон на глазах 60 000 человек устроил торжественную раздачу орденов Почетного Легиона: сидя на троне, именовавшемся «Креслом короля Дагобера», рядом с которым у самых императорских ног возлежал «щит Франциска I», новоиспеченный монарх доставал из «Баярдова шлема» кресты и ленты и оделял ими наиболее прославленных героев, овеваемых обагренными кровью трофейными знаменами, трепыхавшимися неподалеку. Подобную церемонию, только в еще большем масштабе, Наполеон явил на Майском поле в 1815 году (см. описание в книге), где роздал значительное количество орлов, весьма поспособствовавших поднятию боевого духа французских войск при Ватерлоо.

Впрочем, в нужные моменты наполеоновская армия умела быть не только ярмарочным балаганом, но и прекрасно вышколенной грозной боевой силой. Еще в революционные годы здесь начало складываться уникальное содружество рядового и командного состава, солдат и их офицеров, которое придавало французской армии огромную силу перед армией английской, прусской или австрийской, основанной по большей части на муштре и еще раз муштре. Дезэ переносит в свою квартиру и держит там до полного выздоровления заболевшего заразной болезнью рядового солдата, которого отказывается принять майнцский госпиталь: «Я буду побеждать врага только до тех пор, пока меня любят солдаты», — говорит генерал. Когда Мортье офицеры его штаба предлагают эвакуироваться на правый берег Дуная ввиду наступления войск Кутузова, маршал отвечает: «Я либо умру со своими солдатами, либо мы вместе прорвемся».

О храбрости французов ходят легенды. Как-то раз, еще на заре своей военной карьеры, Наполеон просит подойти какого-нибудь грамотного сержанта или капрала; из строя выходит некто и прямо на бруствере начинает писать под диктовку. Едва он заканчивает это занятие, как падающее поблизости ядро засыпает и письмо, и его самого землей. «Благодарю вас, — глазом не моргнув, невозмутимо говорит писарь, — песка не надо» (так Бонапарт знакомится с будущим генералом Жюно). Гусарский офицер Пире (впоследствии дивизионный генерал) при Аустерлице с двумя кавалеристами берет в плен 50 русских солдат, а в следующем году с 50 гусарами занимает Лейпциг. Другой знаменитый кавалерист — генерал Антуан Лассаль — бросает фразу: «Гусар, который не убит в 30 лет, не гусар, а дерьмо!» и сам погибает в 34 года. Маршал Ней, знаменитый арьергард Великой Армии, воскликнув при Ватерлоо: «Пусть нас повесят, если мы переживем этот день!», дерется как лев и чудом избегает смерти, но лишь затем, чтобы меньше чем через полгода быть расстрелянным французскими солдатами в Люксембургском саду. При Вертингене безымянный драгунский унтер-офицер, рискуя жизнью, спасает своего полковника, который за два дня до этого разжаловал его в рядовые; после сражения этот унтер-офицер ответил расспрашивавшему его Наполеону: «Третьего дня я был виноват, а вчера я только исполнил свой долг». В 1797 году, во время Итальянской кампании, дивизия Массена, например, 13 января участвует в боевых действиях в Вероне, ночью проходит по заснеженным дорогам 32 км, 14-го утром выходит на плато Риволи, сражается там весь следующий день, после чего, предолев за 30 часов более 70 км, 16-го в точно назначенный срок подходит к Мантуе и обеспечивает победу, овладев замком Фаворите, — т. е. пройдя, таким образом, за 4 дня более 100 км и приняв участие в трех сражениях. При Эйлау знаменитая кавалерийская атака 80 эскадронов Мюрата (10 700 человек) спасает от поражения ослабленный французский центр: обогнув двумя потоками по заснеженному зимнему полю русские войска, кавалеристы с двух сторон врезаются в центр армии Сакена, проходят сквозь нее, в русском тылу перестраиваются в одну колонну и атакуют рассыпающуюся русскую артиллерию; полковник Луи Лепик, будущий генерал и граф, кричит своим конным гренадерам: «Веселее, ребята! Это только пули, а не г…!»; на поле остаются лежать 1500 французских всадников, но это дает армии желанную передышку, а Даву — возможность провести необходимую тактическую комбинацию.