Удивительно, но на полу у заднего сиденья лежало корыто – оно было положено таким образом, чтобы половая щетка, приделанная к нему, могла под углом вместиться в салон. На щетке не было щетины, а вместо нее была прикреплена толстая струна. Нахмурившись, инспектор какое-то время размышлял над этой конструкцией, пока не понял, что это вклад диакона в саунд «Хэнгдог Хилбиллиз» – басовое корыто.

Он перебрался на переднее пассажирское сиденье и открыл перчаточный ящик. Здесь им было обнаружено, что Йен Дрюитт пользовался солнечными очками с диоптриями, которые он аккуратно прятал в кожаный очечник. Тут же находились документы на машину и бумаги, подтверждающие наличие страховки. В глубине лежала карточка члена Королевского автомобильного клуба и брошюра Национального фонда[153], говорившая о том, что владелец интересуется религиозной, архитектурной и аристократической историей страны. Однако самым интересным было первое найденное указание на то, что Йен Дрюитт был сексуально активным мужчиной. В перчаточном ящике лежала упаковка презервативов. Открыв ее, инспектор увидел, что половина из двадцати уже отсутствует.

Ладлоу, Шропшир

К концу первого часа работы с мобильным Йена Дрюитта Барбара уверилась в том, что если б она работала в Блетчли-парк[154], то Британия неминуемо пала бы под натиском нацистской Германии. В отсутствие старшего инспектора Линли она попыталась использовать каждую дату рождения, чтобы открыть телефон. Сержант вводила их слева направо, а потом справа налево. Потом произвольно перепутала их – спонтанная мысль, которая привела к полной неразберихе. После этого Хейверс принялась за адреса, которые сообщил им Клайв Дрюитт, но и это ни к чему не привело. Для того чтобы эта чертова штуковина окончательно не заблокировалась, ей приходилось выключать и снова включать ее после каждого третьего введения неправильного пароля. В конце концов Барбара решила бросить мучиться. Вместо этого она занялась еженедельником Дрюитта и стала просматривать его в обратном порядке, начиная с даты смерти диакона, пытаясь соотнести имена из еженедельника с адресной книгой Ладлоу. После этого начала обзванивать всех тех людей, которым была назначена встреча (неважно, состоявшаяся или нет), указанная в еженедельнике.

В местной адресной книге Барбара нашла не все имена, и сержант решила, что люди, скрывавшиеся под ними, жили или в другой части Шропшира, или их имена были попросту исключены из справочника. Те же, до кого ей удалось дозвониться, даже не пытались скрыть своей связи с Дрюиттом. Это заняло у нее несколько часов, но в результате Барбаре удалось выяснить несколько деталей, которые, хотя и не были интригующими, помогли им получить больше информации о передвижениях Дрюитта задолго до его смерти.

Когда Линли вернулся со своих поисков машины, Хейверс была на стоянке, в самом дальнем ее конце, где устроила себе перекур. Она была приятно удивлена, когда на ее глазах детектив-инспектор въехал на стоянку на разваливающемся «Хиллмане». До этого на ее памяти он оказывался в подобных машинах лишь тогда, когда ей удавалось заманить его в свой «Мини». Особенно ей понравился вид его сшитого на заказ костюма, испачканного об интерьер машины Дрюитта.

Линли остановился рядом с ней и выбрался из машины.

– Так вот какая это тачка… – протянула Барбара. – Она, кажется, еще хуже, чем моя, хотя я была уверена, что такое невозможно.

– Внутренности тоже очень похожи, – ответил инспектор. – Правда, в ней нет упаковок от еды, продающейся навынос. По-видимому, диакон предпочитал питаться дома.

– Или пользовался мусорными контейнерами.

– Возможно, – Линли выудил из машины пару вещей.

– Нашли какие-то улики? – поинтересовалась сержант.

– Вполне насыщенная общественная жизнь, а больше ничего. – С этими словами он сообщил Барбаре, что оставляет ее наедине с ее пагубной привычкой и что будет ждать ее в холле гостиницы.

Она быстренько прикончила сигарету. Когда сержант вошла в помещение, Томас раскладывал папки на кофейном столике и пытался донести до Миру Мира – который, сгорая от любопытства, вертелся неподалеку, – что с удовольствием выпил бы чая: «“лапсанг сушонг”[155], или, ежели такового не окажется, “ассам”[156]».

– А «Эрл Грей»[157] не подойдет? – с надеждой в голосе спросил Миру Мир.

– Прекрасно, – согласился Линли. Обратившись к Хейверс, он поинтересовался: – Сержант, для вас тоже «Эрл Грей»? Или он уничтожит далекий от полезного эффект вашей сигареты?

– Прекрасно, – ответила Барбара. – Я люблю «ПиДжи Типс»[158], – сказала она Миру Миру. – Но если его нет, то выпью и «Эрл Грей».

Когда молодой человек отправился заниматься чаем, Линли поинтересовался у Барбары о ее успехах. Она призналась, что ей практически пришлось выбросить белый флаг. Но, с другой стороны, заметила сержант, ей удалось кое-чего добиться, используя еженедельник Дрюитта и местную адресную книгу.

На время, пока она предавалась своей пагубной привычке, Хейверс спрятала свою записную книжку в сумку; сейчас она выудила ее на свет божий, убрала табачную крошку с кончика языка и начала свой рассказ. Рассказала о двух парах родителей, чьи дети посещали клуб, потому что Дрюитт назначил им встречу – как это было указано в ежедневнике – перед тем, как они появились в клубе впервые. «Они от него просто без ума, – сообщила она Линли. – Послушать их, так в клубе не было даже намека на что-то, помимо отеческих наставлений, подготовки к школе, игр на свежем воздухе и так далее».

– А еще Дрюитт встречался с человеком из Бирмингема, – продолжила свой рассказ сержант. – Эта женщина начала в своем городе успешную программу «Божественный патруль», призванную бороться с молодежью, которая ночи напролет проводит на улицах. Все эти походы по клубам, массовые пьянки, наркотики… Все как обычно. Только у них там есть еще и центр по отрезвлению. Пасторы выходят на улицу, собирают там молодежь и приводят ее в этот центр, где ей предлагают суп, кофе, чай, сандвичи и все такое прочее. Диакон хотел ввести здесь такую же систему. Думаю, что Гэри Раддок должен был быть в курсе – к слову, надо будет поговорить с ним, – потому что до сих пор всем этим в городе занимался только он, и, должно быть, это надоело ему хуже горькой редьки.