Сторожевая служба выработала у спафариев привычные позы спокойного ожидания. Трое колоссов с решетками вместо лиц казались скульптурной группой, поставленной для украшения сената. Центр площади Августеи занимали статуи: мать Константина – Елена и серебряная Евдоксия, жена императора Аркадия, при котором империя распалась на Западную и Восточную. Чуть сзади и левее императриц четыре колонны поддерживали купол с лепными атрибутами войска: мечами, касками, щитами, латами, бичами и боевыми колесницами. Это был Милий, подражающий италийско-римскому, – срединный холм, или курган, от которого начинался счет стадий всех дорог до всех границ империи.

Будто придя от всех границ, будто одолев все дороги, византийцы набросились на забывшихся наемников. Не одно войско погибало, рассыпавшись для грабежа, захлебнувшись добычей. Но здесь нападающий был слаб, а грабитель слишком крепок оружием и боевой привычкой. Готские сотни, чуть дрогнув, отошли, чтобы восстановить строй. Герулов же, более привычных к конному бою, чем к пешему, толпа захлестнула. Как счел потом Филемут, он потерял в этой схватке более половины из тех, кого ему пришлось лишиться в своем отряде за весь многотрудный день.

Часть мятежников под натиском готов отступила к паперти Софии. Спафарии видели черепицу, которая падала с кровли, блестя позолотой. Мятежники разрушали кровлю базилики, чтобы бить готов. Готы же, прикрываясь щитами, как под вражеской крепостью, рвались в двери – ворота такие широкие, что сорок человек могли войти туда строем.

Софийская звонница помещалась с левой, восточной, стороны, в круглой башне с крышей на высоких столбах, чтобы вольнее звучал Голос. Вдруг он смолк. Молчание воспринялось как внезапная глухота. Слух, измученный дрожанием бронзы, отказывался сразу принять другие звуки.

У спафариев не стало повода длить развлечение. Кучка мятежников еще сопротивлялась, зацепившись за Милий. Герулы гнали толпу к началу Месы, вдоль развалин бань Зевксиппа. Спафарии побежали к Палатию саженными прыжками. Последнее, что заметил Арсак, – комес Филемут не понял, что следовало загнать мятежников в западню ипподрома, где они пропали бы, как куры. Как сказать базилевсу об ошибке герула и насолить новому патрикию?

Спафарии бегом одолели сад Халке. Солдаты Рикилы Павла, почти так же роскошно одетые, как спафарии, бездельно топтали траву, побитую заморозками.

Часовые посторонились перед спафариями. Во дворе Арсак наконец додумался, как быть. Он побаивался Юстиниана, который не любил слишком умных. Базилевсу он доложит только о виденном. Потом Нарзесу расскажет о Филемуте. В промахе виновен и хитрый Мунд. Казначей любит военное дело и понимает в нем. Нарзес лучше самого Арсака повредит обоим начальникам. Готы поживились церковной утварью. Сказать Нарзесу? Конечно. Казначей, следя за путями каждого фунта золота, не забывает помощников. Евнух щедр, как настоящий мужчина.

Внутри базилику Софии разделяли по длине четыре ряда колонн. Два внутренних ряда составляли колонны, столь искусно суженные кверху, что создавалось ощущение грандиозной высоты здания. Желавший победить обман чувств вглядывался, чтобы разрушить иллюзию, в резьбу капителей, в живопись потолка. Но это было возможно лишь утром. В сумеречные часы само множество трепетных огней свечей и лампад обманывало глаз сиянием без теней.

Боковые колонны служили опорами для хоров, горних мест, забранных решетками, и гинекея.[27]

В дни патриарших богослужений в гинекее скрывалась базилисса, и к ней святитель торжественно поднимал крест, дабы раньше всех верующих владычица невидимо, в духе лобзала распятого.

Обитель Церкви Правящей, Церкви Высокой… Более двух столетий на нее изливались щедроты Палатия. Два цвета – багряно-красный пурпур базилевсов и желтый – императорских статеров – разливались на стенах, колоннах, резьбе, ризах икон, поликандилах, люстрах, лампадах, решетках, балюстрадах. Только балки, образовавшие сложными переплетениями опору крыши, были густо-сини, под цвет небес. Россыпь звезд над алтарем изображала монограмму Христа и крест, какими они явились императору Константину Равноапостольному в известном видении.[28]

В базилике наемники столкнулись с ожесточенным вначале сопротивлением охлоса. Сколько там сбилось мятежников, тысяча, две, три, – осталось известным богу. Готы очистили храм до самого алтаря. Возвышение перед святая святых и охранявшая его балюстрада позволили задержаться сотне или двум людей. Они отбивались от готов топорами, дубинами, совали ножи на шестах, пытаясь достать самодельными копьями лица под касками.

Здесь оказались и какие-то воины в латах, со щитами и оружием римского образца. Может быть, это были счастливцы, которым досталось оружие разгромленных когорт одиннадцатого легиона. Может быть, и сами легионеры – мятежи полны неожиданности.

Пестро, кое-как, но все же вооруженные, эти мятежники выжили дольше других; и в стадах загнанных облавами животных сильнейшие отбиваются злее, падают последними.

Именно здесь был особенно силен натиск готов – они знали, чего ищут. Обломки балюстрады иссекли и затоптали вместе с защитниками. Закрытые наглухо царские врата разбили.

В алтаре несколько священников, подняв кресты в надежде остановить разгул солдат, сделались еще одной потехой для арианских мечей. Солдаты помнили, сколько арианских священников мученически погибли при разорении арианских храмов! Догма Ария имела своих святых, погубленных руками кафоликов. Готы ныне пользовались случайной, редкой удачей. Где-то здесь должна быть сокровищница Софии Премудрости, кладовые запасных риз, епитрахилей, не гнущихся от золотого шитья, лампад рубинового стекла в драгоценных оправах, священных сосудов, приношений верующих и казна!

Полукруг узких и низких дверей с иконами апостолов во весь рост скрывал, конечно, входы в хранилища. Сопротивление твердого дерева и железных листов разожгло жадность. Центурион Арий распорядился взять для таранов столбы надпрестольного балдахина.

Стоило жить и десятки лет тереть челюсти чешуей каски, стоило парить тело под латами, кровенить косточки щиколоток железными пластинами поножий, чтобы увидеть такое!

Только одна дверь из двенадцати обманула вожделения золотоискателей. Горы папирусов, пергаментов и старик евнух, который осыпал готов непонятными словами и достаточно понятными угрозами!..

Кто же из солдат, даже центурионы, даже сам Мунд, мог понять, что евнух носил высокое звание скевофилика – Хранителя актов империи, а разбросанные готами в поисках ценностей листы с печатями, переплетенные в доски книги, сложенные в высоких шкафах папирусы – весь этот мусор, не стоящий для воина и медного обола, заключал в себе нечто более ценное, чем глупые цветные камни и беспримесное золото церковной утвари?

Здесь хранилась переписка Констанция Хлора, сыном которого был Константин, письма Галерия, Диоклетиана, Максенция и самого Константина, дела суда над старым Максимином Геркулом, записки Феодосия, переписка могущественного Руфина, действительного правителя Востока при Аркадии, убийцы и преемника Руфина евнуха Евтропия, Стилихона, такого же всесильного временщика при императоре Запада Гонории, все дела базилиссы Пульхерии, акты и записи, открывавшие тайны победителя Атиллы Аэция и причины гибели самого Аэция.[29]