могло, однако, сразу изменить отношение еврейских масс к воинской повинности. Привилегированное в прежнее время купечество не могло свыкнуться с мыслью, что ему придется посылать своих детей в солдаты; мещане же не могли еще освободиться от впечатлений прежней рекрутчины и неохотно шли по призыву в воинские присутствия. В результате к первым призывам не явилось значительное число евреев призывного (21-летнего) возраста. Поднялись вопли об «уклонении евреев от воинской повинности», о том, что за недобранных должны идти на службу христиане. Снова заскрипели перья в столичных и губернских канцеляриях. Военное министерство требовало драконовских мер для борьбы с «уклонением». Дополнительные законы (1876—1878) установили для евреев ряд тяжелых ограничений; оказавшиеся при призыве негодными к военной службе должны заменяться евреями же, но отнюдь не христианами; еврей может быть принят на службу при меньшем против нормы росте и объеме груди; в случае недостатка лиц, не пользующихся льготами по семейному положению, разрешено брать на службу даже льготных первого разряда, т. е. отнимать единственных сыновей у родителей.

Вскоре пасынкам отечества пришлось проливать кровь за него. В годы русско-турецкой войны (1877—1878) много еврейских жизней было принесено в жертву делу освобождения «братьев-славян». Однако в русской главной квартире (главнокомандующим был наследник, будущий царь Александр III) обращали внимание не на эти жертвы, а на то, что к злоупотреблениям русского интендантства быта причастна «еврейская» фирма «Грегер, Горвиц и К0», поставлявшая провиант для армии. Когда на Берлинском мирном конгрессе 1878 года представители западных держав (Биконсфильд, Бисмарк и др.) потребовали, чтобы в мирный договор была включена статья, обязывающая Румынию, Сербию и Болгарию дать равноправие своим евреям, русский канцлер Горчаков оказался противником равноправия. Желая оправдать политику России, не дававшей равноправия и своим евреям, канцлер сказал, что «не следует смешивать евреев Берлина, Парижа, Лондона и Вены, которым нельзя отказать в гражданских и политических правах, с евреями Сербии, Румынии и нескольких русских губерний, которые являются настоящим бичом для туземного населения». На замечание Бисмарка, что «может быть, такое печальное положение евреев следует приписать именно ограничению их гражданских и политических прав», Горчаков ответил, что «для ограждения интересов населения русское правительство должно было подчинить евреев некоторых губерний исключительному режиму». Русский канцлер стыдливо утаил от Европы, что не в «нескольких губерниях», а во всех 25 губерниях «черты осед­лости» (с Царством Польским) евреи ограничены в правах, а вне этой черты им, кроме некоторых категорий, не предоставлено даже право жительства. Освободительница балканских славян не думала об освобождении своих евреев.

Вообще, рост юдофобии и в правительственных сферах, и в некоторых кругах русского общества стал весьма заметен к концу 70-х годов. Лавры Брафмана не давали спать разным авантюристам. В 1876 г. на сцену выступил новый «обличитель» еврейства, человек с позорным прошлым, Ипполит Лютостанский. Бывший католический ксендз в Ковенской губернии, которого римско-католическая консистория лишила сана за «неслыханные беззакония и блудную жизнь», Лютостанский перешел в православие и был зачислен студентом Московской духовной академии. Для сочинения на звание кандидата он избрал сенсационную тему: «Об употреблении евреями христианской крови», где нагромоздил кучу извращенных цитат из Талмуда и раввинских книг, о которых не имел понятия по незнанию еврейского языка. Нуждаясь в деньгах, этот аферист явился к московскому раввину Минору и заявил, что готов отказаться от печатания своей рукописи, могущей сильно повредить евреям, если еврейские богачи уплатят ему 500 рублей. Когда шантажное предложение было отклонено, Лютостанский напечатал свою книгу (1876), поехал в Петербург и поднес ее наследнику-цесаревичу, позже царю Александру III; шеф жандармов купил много экземпляров этой книги и разослал чинам сыскной полиции по всей России. Поощренный успехом, Лютостанский скоро выпустил двухтомный памфлет «Талмуд и евреи» (1879), столь же безграмотный и по языку, и по содержанию. Уличенный в фальсификации цитат и вызванный на публичный диспут редактором еврейской газеты «Гамелиц» Цедербаумом, он уклонился от диспута (1880). Но агитация принесла свои плоды. Когда в 1878 г. на Кавказе, в Кутаисской губернии, найден был труп грузинской девочки Сарры Модебадзе, исчезнувшей накануне Пасхи, следственные власти возбудили против девяти туземных евреев обвинение в убийстве, подозревая здесь ритуальную цель. Дело разбиралось в кутаисском окружном суде, и защитникам обвиняемых удалось в убедительных речах разрушить не только фактический материал обвинения, но и мрачную ритуальную легенду; дело кончилось оправданием всех подсудимых (1879). Судебный процесс вызвал в русской прессе полемику по вопросу о ритуальных обвинени­ях. Когда крещеный профессор православной духовной академии в Петербурге Д. Хвольсон, автор научной апологии «О средневековых обвинениях против евреев», напечатал брошюру в опровержение ритуальной легенды (1879), против него выступил в газете «Новое время» русский историк Костомаров и пытался защитить народное суеверие.

§ 47. Культурный переворот

Резкий культурный перелом совершился в эту эпоху во внутренней жизни российских евреев. Он затронул не глубины народных масс, а только верхние слои, так называемое «общество», интеллигенцию, но в этих кругах быстрота и сила духовного переворота отчасти напоминали бурный канун эмансипации в Германии. Эта стремительность внутреннего обновления не соответствовала крайней медлительности гражданской эмансипации, на которую российские евреи получили только малый задаток. Тут заразительно действовала окружающая атмосфера, освободительные стремления русского общества. Политическая заря, засиявшая на короткое время после долгой ночи николаевского царствования, будила светлые надежды в сердцах. Призывы к культурному обновлению и реформам неслись из прогрессивных кругов русского общества и из русской радикальной литературы 60-х годов. Новая русская литература была тогда почти свободна от юдофобии. Когда в 1857 г. в петербургском журнале «Иллюстрация» появилась юдофобская статья «О западнорусских жидах», против нее протестовали 140 русских писателей (Тургенев, Чернышевский, историк Соловьев и другие). Только двое писателей не могли освободиться от юдофобских тенденций: публицист Иван Аксаков и романист Федор Достоевский. Славянофильский публицист выразил опасение, что с допущением образованных евреев на государственную службу они могут проникнуть в ряды высших сановников и задавать тон в христианском государстве. Он тревожно спрашивал: «Как устроить отношение христианского народа к национальности, которая все свое определение находит в отрицании христианства?» По поводу требований равноправия Аксаков писал: «Не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев». Такие же взгляды проповедовал и великий художник Достоевский, склонившийся под конец жизни к политической реакции. Писатель с болез­ненным «жестоким талантом», умевший сочетать в своих типах преступное со святым, глубокое падение с нравственным подъемом; находил такую же смесь и в еврействе, где выдвигал именно оборотную сторону, «жидовство», как олицетворение всего грубо-материалистического, жажды наживы, ненависти к иноплеменникам. Когда обидевшиеся выходками Достоевского некоторые обрусевшие еврейские