Но мой старший коллега возразил:

— В таком случае весьма вероятно, что суд аннулирует решение арбитров целиком. Ни один разумный адвокат не станет рисковать интересами клиента. По крайней мере, я сам не пойду на столь серьезный риск. А если дело направят на новое рассмотрение, нашему клиенту придется понести дополнительные расходы, не говоря уже о том, что исход тяжбы будет непредсказуем!

При нашем разговоре присутствовал клиент.

Я сказал:

— Мне кажется, и наш клиент, и мы сами обязаны пойти на риск. Нет никакой гарантии, что суд поддержит арбитров просто потому, что мы утаим эту ошибку. А если клиент укажет на ошибку и проиграет, то разве это серьезно повредит ему?

— Но зачем нам вообще упоминать эту ошибку? — спросил старший адвокат.

— Что, если ошибку заметит суд или ее обнаружат наши оппоненты? — в свою очередь спросил я.

— Что ж, в таком случае вы возьметесь сами вести это дело? Я не готов продолжать его на ваших условиях, — решительно заявил старший адвокат.

Я со всей скромностью ответил:

— Я готов взять дело на себя, если согласится наш клиент. Но если на ошибку не укажут, я буду вынужден отказаться.

С этими словами я посмотрел на клиента. Тот был слегка растерян. Я вел его дело с самого начала, и клиент полностью доверял мне, так как прекрасно знал меня. После небольшой паузы он сказал:

— Хорошо, ведите дело и укажите на ошибку. Пусть мы даже проиграем, если так суждено. Господь всегда защитит того, кто прав.

Я был счастлив. Ничего иного от этого человека я и не ожидал. Старший адвокат еще раз предостерег нас, но все равно поздравил меня.

О том, что произошло в суде, читатель узнает из следующей главы.

У меня не было сомнений в том, что мой совет разумен, но в то же время я не до конца верил в себя. Я подумал о том, насколько нелегко будет изложить такое запутанное дело Верховному суду, а потому предстал перед судьями, содрогаясь от страха.

Как только я сообщил об ошибке в расчетах, один из судей поинтересовался:

— Уж не уловка ли это, мистер Ганди?

Услышав это обвинение, я чуть было не вышел из себя. Меня подозревали в мошенничестве, хотя для этого не было ни малейших оснований!

«Если судья предубежден с самого начала, шансы выиграть столь трудное дело, очень малы», — сказал я себе, однако собрался с силами и ответил:

— Удивлен, что вы, ваша честь, подозреваете уловку, даже не выслушав меня.

— Я ни в чем вас не обвиняю, — сказал судья. — Это было просто предположение.

— Но такое предположение кажется мне очень близким к обвинению. Я бы просил, ваша честь, выслушать меня до конца, а потом выдвигать обвинения, если это покажется вам необходимым.

— Простите, что перебил вас. Пожалуйста, продолжайте свои объяснения.

В моем распоряжении было достаточно материалов, чтобы подкрепить свои аргументы. Благодаря поднятому судьей вопросу у меня с самого начала появилась возможность привлечь внимание суда к этим аргументам. Я почувствовал себя ободренным и постарался доходчиво объяснить все детали. Судьи терпеливо выслушали меня, и мне удалось убедить их, что ошибка была допущена не специально. К счастью, они не собирались аннулировать решение арбитров, на которое было потрачено столько времени и труда.

Адвокат другой стороны был уверен, что теперь ему не понадобится прибегать к многочисленным доводам в поддержку своего клиента после признания нами ошибки, но судьи постоянно перебивали его, поскольку убедились, что ошибка была обыкновенной опиской, которую легко исправить. Мой оппонент сделал все, чтобы оспорить решение арбитров, однако тот же судья, который сначала отнесся с недоверием к моему заявлению, теперь определенно поддерживал меня.

— Предположим, мистер Ганди не указал бы на ошибку сам, как бы вы поступили в таком случае? — спросил он.

— Мы бы не смогли привлечь более компетентного и честного эксперта-бухгалтера, чем тот, которого мы выбрали.

— Суд исходит из предположения, что вы лучше всех разбираетесь в своем деле. И если вы не в состоянии указать на что-то более существенное, чем эта простая описка, какую может совершить самый опытный бухгалтер, то суд не хотел бы начинать новое рассмотрение, которое неизбежно повлечет за собой дополнительные расходы. Мы не можем назначить новое слушание, поскольку обнаруженную ошибку легко исправить, — продолжал судья.

В итоге протест моего оппонента был отклонен. Суд либо сразу согласился с решением арбитров, исправив ошибку, либо указал арбитрам на необходимость исправить ее, — я уже не помню точно, как звучало решение.

Я был счастлив, как и мой клиент, и старший адвокат. Во мне лишь окрепло убеждение, что можно заниматься юридической практикой и не грешить против правды.

Но все же пусть читатель не забывает о том, что даже добросовестность адвоката не может избавить его ремесло от свойственных ему недостатков.

Разница между юридической практикой в Натале и в Трансваале заключалась в том, что в Натале существовало такое понятие, как единая адвокатура. Если юрист допускался к работе в суде в качестве защитника, ему также разрешалось выступать в роли атторнея. В Трансваале, как и в Бомбее, различия между этими сферами были разграничены. Юристу предоставлялось право выбора: он мог стать или защитником, или атторнеем. А потому, если в Натале я был допущен в суд в качестве защитника, то в Трансваале мне пришлось добиваться права стать атторнеем. Как защитник я не мог сам вступать в прямой контакт с индийцами, а белые атторнеи в Южной Африке не желали поручать мне дела в суде.

И все же атторнеи могли выступать в мировых судах даже в Трансваале. Был один случай, когда я вел дело в суде Йоханнесбурга и обнаружил, что клиент обманул меня. Он совершенно запутался во время дачи показаний. Я отказался отстаивать его интересы и обратился к судье с просьбой закрыть дело. Адвокат противной стороны был крайне удивлен, а мировой судья остался доволен моим решением. Я сурово отчитал клиента за то, что он обратился ко мне с нечистым делом. Он ведь знал о моем нежелании браться за подобные дела, и, когда я вновь напомнил ему об этом, признал свою ошибку. Мне показалось, что он нисколько не рассердился на меня за просьбу прекратить разбирательство. Как бы то ни было, но это дело не только не повредило моей практике, но и облегчило мне дальнейшую работу. Заметил я также, насколько моя любовь к справедливости укрепила мой авторитет в профессиональных кругах, и, несмотря на свой цвет кожи, после некоторых дел я даже сумел добиться уважения коллег.

Я взял себе за правило никогда не скрывать своего невежества ни от клиентов, ни от коллег. Если я чувствовал, что не сведущ в каком-то вопросе, я немедленно советовал клиенту поговорить с другим адвокатом, а если он все же предпочитал продолжать сотрудничать со мной, просил разрешения обратиться за помощью к опытному юрисконсульту. Подобная откровенность позволила мне завоевать уважение и доверие клиентов. Они никогда не отказывались оплачивать услуги юрисконсультов, если у меня возникала необходимость посоветоваться с ними. Их уважение и доверие оказались бесценными для меня в моей общественной деятельности.