Не такая, как у Ника, конечно, но что-то они все же сохранили. И «Пересмешник»… он сильнее, чем ты думаешь, поверь мне. Ватэр будет знать все, будет помнить все. Душа для ведьмы станет самым большим испытанием в жизни.

— «Пересмешника» мне это не вернет, — прошептала я, сползая к волку в руки.

— Нет. Боль, которая сейчас в тебе, утихнет со временем, птичка, — погладил он меня по голове. — А пока, просто поплачь.

И я действительно разревелась. Рыдала в голос и даже не думала останавливаться, а волк все те обороты, что я плакала, был рядом.

К ребятам вышла только через пять дней, измотанная, с опухшими глазами и красным носом, криво улыбнулась на такие же кривые приветствия и первой сделала шаг в лес. Лица у всех были хмурые, настроение паршивое — мы шли провожать «Пересмешника». Несли в руках пока пустые белые жемчужницы и молчали. Не о чем было говорить, да и не зачем. Каждый из нас переживал собственное горе, каждый из нас мучился по-своему, и все мы хотели забыть.

Над головой летали птицы, шумел ветер и светило солнце, а шестнадцать пиратов в белых одеждах и их капитан неровным строем пробирались через лес и гнали от себя мысли, как ветер гонит по небу облака.

Вскоре сырая земля под ногами сменилась желто-белым песком, шум океана заглушил шаги, а вкус соли отчетливо ощущался на обветренных губах. Самыми трудными оказались именно последние шаги: ноги дрожали и увязали в песке, глаза застилали слезы, а от раковины по руке расползался холод. Я остановилась у самой кромки воды, тряхнула головой и, набрав в грудь побольше воздуха, опустилась на колени. Когда открывала раковину, пальцы дрожали так сильно, что я чуть не сломала ее, кладя на песок. А круглый полый кристалл, будто сам прыгнул мне в руки из пространственного мешка, я осторожно взяла его в ладони и позвала ветер, пропуская его через себя.

«Что пожелать тебе, мой Ник? Что сказать тебе? Как попрощаться?

Ты же все знаешь…Знаешь, как я люблю тебя, знаешь, что ты навсегда в моем сердце. Ты — смелый и отважный, такой непослушный. Как этот ветер, ты свободный, и такой же, как этот ветер, — быстрый. Я буду любить тебя, буду помнить. Прощай, мой “Пересмешник”».

Я опустила полностью напитанный магией кристалл в жемчужницу, закрыла ее и оставила на берегу, отступая на несколько шагов.

Вдруг затянул Сайрус и занял мое место, в точности повторяя каждое действие. Он пел пока доставал кристалл, открывал раковину, вливал магию, и вместе с ним пела и остальная команда, я тоже пела. Это была хорошая песня, веселая. Во всем Мироте не найдется ни одного пирата, который бы ее не любил. И она невероятно подходила по духу Нику. Я обхватила себя руками и запела громче, стараясь удержать слезы, и тут же мое левое плечо сжал Калеб, правое — Тим.

После канонира к воде подошел Асман, потом Лерой, Вагор, Рэт, Зотар, Брогар, Тим, Калеб. А оставшиеся все продолжали петь, песня пошла по пятому кругу и с каждым новым куплетом становилась все громче и громче.

Наши голоса отражались от скал, резонировали в их каменной чаше и падали вниз, в индиговую воду, а потом взмывали вверх, к прозрачному небу. Число раковин все увеличивалось. Когда Клип последним отошел от воды, на берегу остались сверкать перламутровыми кляксами семнадцать раковин. Мы со Стюартом вскинули руки, и ветер поднял их в воздух, расшвырял в разные стороны по гроту.

«Прощай, “ Пересмешник”» .

— Я помню, — проговорил, стоящий сзади меня, Асман, — как вы с Калебом нашли меня. Достали практически с того света. Помню, как учился вязать узлы, а Ник их постоянно развязывал.

— Я помню, как он заставил меня полдня просидеть на марсе за то, что я не вычистил, как следует, кладовку в трюме, — усмехнулся Сайрус.

— А пороховые обезьянки? Он постоянно подкладывал мне их в гамак, — потер шею Тим.

— Это потому, что ты всегда мерзнешь. Ник просто хотел тебя согреть, — упер руки в бока наг.

— Они ужасно колючие! Как морские ежи.

— Так вот почему ты так часто отказывался сидеть, — фыркнул Вагор. Вся команда неловко и несмело рассмеялась, будто пробуя смех на вкус впервые.

Мы остались на берегу до следующего утра, пили ром, припасенный в пространственных мешках, жарили на костре мясо, и вспоминали «Пересмешника» и те пятнадцать лет, что провели на нем. Мы словно перелистывали страницы любимой детской книги с картинками. С картинками настолько яркими, что их невозможно забыть. Перелистывали с огромным удовольствием и не меньшим трепетом, выпуская свою боль. Не всю, конечно, только часть, но от этого становилось легче. Кровь в ранах наших сердец, наконец-то, остановилась, начала сворачиваться, мы задышали свободнее.

А на рассвете я обернулась и полетела к Тивору, оставляя все еще не совсем трезвую команду приходить в себя. Я знала, что волк переживает за меня, чувствовала, видела, слышала. Он был так осторожен все эти дни, так невероятно напряжен. Я совсем о нем не думала, и от этого было жутко стыдно. В деревне снова обернулась и пробралась на общую кухню. Я варила кофе, когда Рикама появилась у входа.

— Как ты, девочка? — без предисловий спросила она.

— Так, словно у меня оба крыла сломаны. Но… это пройдет, — постаралась улыбнуться я.

— Твой волк тебе поможет, — без тени сомнения ответила тигрица. — Только глупостей не делай.

— И не подумаю, хватит с меня глупостей, — кивнула, снимая кофе с огня и ставя его на поднос.

— Смотри, чтобы тебя Штива не увидел, я не хочу таскать ему завтрак по утрам, — донеслось мне в спину, а я только головой покачала.

Тивор спал, когда я вошла, лежал на кровати укрытый по пояс простыней, засунув правую руку под подушку и беспокойно хмурился. С щетиной на щеках и складками на лбу, он выглядел таким привычным, таким своим, что на какое-то время я потерялась во времени, вообще забыла, зачем пришла. И только порыв ветра, всколыхнувший шторы, помог мне очнуться. Я осторожно поставила поднос на стол, бросая сверху заклинание стазиса, легла рядом с волком, обнимая его за талию, и закрыла глаза. Он сразу же задышал спокойнее, чем вызвал у меня легкую улыбку.

— Птичка? — прохрипел оборотень, еще не до конца проснувшись, я тут же прижалась к его рту губами в коротком поцелуе.

— Спи, Тивор. Я здесь, все хорошо.

— Да?

— Нет. Но обязательно будет, — прошептала, глубоко вдохнув родной запах.

Тивор прижал меня к себе и снова уснул. А я лежала и слушала его дыхание еще какое-то время, наслаждаясь и впитывая его, ощущая его лесной запах, вместо привкуса горечи.