Когда гвардейцы отступили от тела убийцы, то не было никаких сомнений, что его прикончил один из первых ударов — настолько глубокими оказались раны. По мраморному полу быстро растекалась красная лужа. Смешиваясь с кровью Камаэля, она образовывала настоящее озеро. Преторианцы стояли молча, недоуменно переглядываясь и не зная, что делать дальше.

Дьяк подгонял коня, торопясь в Маристан, столицу Казантара. Его сопровождали только четверо телохранителей и ленивец, устроившийся на груди под плащом. Высунув голову, он таращился во тьму своими глазами-плошками.

Дьяк думал о Сафире. Он мог бы быть его сыном — если бы только казантарец был способен иметь детей! Леди Далия, впоследствии ставшая женой Каида-Маграда, предстала в его памяти как живая. Ее смеющиеся глаза, полные энергии и счастья, преследовали его долгие годы. Их любовь была подобна наваждению, и даже когда Дьяк уехал, чтобы не обрекать ее на бездетное существование подле него, не отнимать у нее мечту иметь ребенка, о которой она так часто говорила, он не переставал любить ее.

Известие о ее смерти было для него страшным ударом. Он не находил себе места и целыми сутками бродил, почти не соображая, что делает. Затем, придя немного в себя, Дьяк бросился на поиски убийцы. С его способностями для него не составило большого труда докопаться до истины и узнать имя виновного.

Он долго готовил месть — тщательно и не торопясь, моля судьбу лишь о том, чтобы Камаэль Марад-Изтаэрд не скончался прежде, чем он доберется до него. И вот теперь его враг был мертв, а он не чувствовал удовлетворения. Еще недавно ему казалось, что жизнь Сафира-Маграда ничего для него не значит, а теперь его сердце щемило от сожаления. Он желал бы его вернуть и все переиграть, но было поздно. Тот, кто мог бы быть его сыном, плоть от плоти Далии, погиб, и с этим ничего нельзя было поделать!

Дьяк пришпоривал коня, потому что не хотел повторить ужасную ошибку. Маэрлинна значила для него столько же, сколько когда-то мать Сафира. Он даже не думал, что это чувство сможет возродиться так скоро. И он дал себе слово, что ребенок, который родился несколько дней назад, станет его ребенком — кто бы его ни зачал!

Впереди показались городские ворота. Завидев всадников, стражники выступили вперед, повелительно поднимая руки. Один из телохранителей швырнул им пропуск с печатью барона Деморштского, и они тотчас бросились открывать ворота.

Кавалькада ворвалась в Маристан и помчалась по улицам, оглашая их звонким цоканьем. Через четверть часа всадники остановились перед четырехэтажным домом, принадлежавшим Дьяку. Окна были погашены — там спали.

Один из телохранителей, свесившись с седла, потряс железные ворота, и из сторожки тотчас выскочили охранники. Увидев хозяина, они принялись поспешно отпирать ворота.

Когда они распахнулись, кавалькада направилась к дому. Там тоже пришлось стучать. На этот раз довольно долго никто не появлялся, затем защелкали засовы и на пороге возник дворецкий с подсвечником в руке. При виде Дьяка он оторопел и поспешно посторонился, пропуская его и телохранителей внутрь.

— Добрый вечер! — пролепетал он, хотя на дворе стола глубокая ночь. — Рад вас видеть, сир!

— И я тебя, Хессер, — бросил на ходу Дьяк, поднимаясь по лестнице. — Где Ирвин?

— В западном крыле, господин, в комнате для слуг.

— А дама Маэрлинна?

— В восточном, в своих покоях. Вместе с малышкой.

Дьяк остановился.

— Родилась девочка? — спросил он.

— Да, господин, — в голосе дворецкого послышались виноватые нотки.

— Что ж, тем лучше, — кивнул Дьяк, продолжая подъем.

В сопровождении телохранителей он прошел в западное крыло и толкнул дверь в комнату, предназначенную для слуг. Ирвин сел на кровати с непонимающим видом. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, кто перед ним.

— Здравствуй, Ирвин, — сказал Дьяк, входя.

— Мой господин! — пролепетал Ирвин, порываясь встать.

— Оставайся на месте! — велел Дьяк, останавливаясь возле кровати. — Я много думал том, что произошло между нами. И я тебя прощаю!

— Правда?! — Ирвин выглядел несколько ошарашенным, но тем не менее на его лице появилась улыбка.

— Без всякого сомнения! — кивнул Дьяк, вытаскивая меч. — Но знать, что ты жив, слишком тяжело! — точным движением он пронзил Ирвину сердце.

Слуга упал на подушку с широко раскрытыми глазами. В них были написаны удивление и страх.

— Уберите! — приказал Дьяк телохранителям, выходя из комнаты.

Сам он направился в восточное крыло. По пути ему встретился дворецкий.

— Вам что-нибудь угодно? — спросил он, пытаясь приноровиться к быстрому шагу хозяина.

— Да, прикажи собрать вещи! Только самое необходимое.

— Вы уже уезжаете? — Хессер был в недоумении.

— Да. Вместе с дамой Маэрлинной. Поторопись: все должно быть готово к рассвету.

— Слушаюсь, господин, я немедленно распоряжусь.

Дворецкий куда-то исчез, и Дьяк продолжил путь в одиночестве. Оказавшись перед нужной дверью, он на пару мгновений задержался. Вероятно, Маэрлинна спит, и малышка тоже, но он должен увидеть их немедленно. Дьяк аккуратно открыл дверь и вошел. В темноте ничего не было видно, однако он мог различить белеющий балдахин и направился к нему.

— Кто там? — донесся до него тревожный голос.

— Это я, — отозвался Дьяк шепотом, отодвигая занавес.

— Хорг?! — Маэрлинна издала радостный возглас. — Откуда ты?

— Я приехал за тобой!

— Мы уезжаем?

— Не сейчас. Утром.

— Но куда?

— Далеко. Туда, где мы будем счастливы.

Маэрлинна приблизила свое лицо, чтобы видеть глаза Дьяка.

— Обещаешь? — спросила она серьезно.

— Обещаю! — ответил он.

— Я люблю тебя! — прошептала она, обвивая руками его шею.

— И я тебя! — искренне ответил он.

Их губы соединились в долгом поцелуе.

— Где малышка? — спросил Дьяк, когда они оторвались друг от друга.

— Там, — Маэрлинна указала в сторону, где едва виднелась покрытая белым пологом люлька. — Не буди ее.

— Не буду, — пообещал Дьяк. — Ты уже дала ей имя?

— Нет, ждала тебя.

— Давай назовем ее Далия, — предложил Дьяк дрогнувшим голосом.

— Далия? — нараспев повторила Маэрлинна. — Красивое имя. Я согласна.

* * *

Дьяк сидел на террасе своего городского дома и прислушивался к звукам, доносившимся с соседней улицы. Там начиналось празднование Дня Коронации. По старой легенде, именно седьмого числа осеннего месяца Ингваир первый владыка Казантара Устрад I провозгласил себя королем — после того, как объединил разрозненные княжества в относительное единое государство, со временем ставшее политическим соперником соседнего Урдисабана.