Без темных аллей не обходился ни один русский усадебный парк. Одна из самых знаменитых «темных аллей» России – «аллея Керн» в Михайловском.

Существует пагубный предрассудок, что для продления жизни аллей с тесной посадкой надо их разрежать. Старые аллеи гибнут от изменения условий жизни: от слишком большой доступности старых деревьев свету и воздуху, что заставляет их больше всасывать влаги из почвы, а это уже часто не под силу их старым стволам. Погибшие деревья надо заменять молодыми, которые довольно быстро догоняют взрослые столетние липы и начинают беречь их старость.

Но дело не только в этом. Русские усадебные сады требовали и некоторой запущенности и утилитарности. В своем дневнике под 1 апреля 1919 г. А. А. Блок записал: «…сад без грядок – французский парк, а не русский сад, в котором непременно соединяется всегда приятное с полезным и красивое с некрасивым. Такой сад прекраснее красивого парка; творчество больших художников есть всегда прекрасный сад и с цветками и с репейником, а не некрасивый парк с утрамбованными дорожками»[527].

Разросшийся регулярный парк обладает своей особой красотой, постоянно отмечавшейся и в русской поэзии, и в русской художественной прозе. «Старый запущенный сад» – это переросший себя регулярный сад, в котором особенно остро сочетается победа природы над началом рациональной регулярности.

Старый, разросшийся регулярный парк лег в основу стиля русских усадебных садов. В них постоянно просматривается и регулярная планировка, и выходы за пределы регулярности, создаваемые самой природой, ее вечными силами.

Конец XIX в. отмечен в истории архитектуры развитием эклектики. Долгое время понятие эклектики в истории архитектуры было явно уничижительным. Между тем две особенности архитектурной эклектики должны привлечь к ней особое внимание и должны быть положительно оценены.

Первое. Понятие эклектики предполагает выбор лучшего. При достаточно высокой культуре архитектора, работающего по принципам эклектики, можно ожидать от него удачных и разнообразных архитектурных решений. Эклектика по самой природе своей дает возможность сочетать ее со старыми сооружениями, продолжать (а в некоторых случаях создавать) архитектурные ансамбли (площади, улицы), она «подстраивалась» к ним и не разрушала сложившегося облика города.

Второе. Эклектика резко повысила изучение истории архитектуры, создала благоприятные условия для овладения архитекторами культуры архитектурного рисования, культуры «архитектурной детали». В какой-то мере это «научный стиль». Если в архитектуре ампира, классицизма уже предполагалось знание архитектором какого-то одного стиля, творчества нескольких предшествующих архитекторов, обращение к «архитектурной археологии», то в эклектике необходимость таких знаний резко повысилась. Архитектура потребовала высокой образованности.

Садовое искусство конца XIX – начала XX в. отличалось многими чертами, свойственными архитектуре эклектизма. Новые сады, разбивавшиеся на месте старых в русских поместьях, сохраняли, например, систему прудов с перепадами их уровней, типичную для Древней Руси и сохранявшуюся в русских усадьбах повсеместно в XVIII и XIX вв. Сохранялись и «темные аллеи», столь любимые с конца XVIII в., а также доминирующее значение в усадебных садах и парках лип и дубов, придававших местности одновременно элементы парадности и уюта. Эклектика в садово-парковом искусстве не столько изменяла характер усадебных садов и парков, сколько добавляла к ним новые элементы, усложняла парковую систему и разнообразила ее. Высаживались редкие деревья, кусты, цветы. Строились оранжереи, как и встарь, но в них многое уже делалось специалистами-садоводами, редкие растения выращивались участками по географическим признакам (растения из той или иной части света вместе). Особое значение в садах приобрели альпийские горки. Если имение принадлежало купцам, ведшим торговлю с отдаленными государствами (Японией, Китаем, обеими Америками и пр.), то престижным становилось иметь в своих садах и оранжереях растения этих стран[528].

Сады и парки становились своего рода коллекциями.

В XIX в. начинает развиваться сад научного типа, в котором художественные задачи играют иногда даже меньшую роль, чем в садах плодовых и огородах аптекарских Средневековья. Это сады ботанические, основная задача которых состоит в том, чтобы продемонстрировать (сперва, разумеется, приживив) различные виды растений, деревьев, кустов, цветов и трав, иногда привезенные из сравнительно далеких мест и иного климата.

Основным недостатком этих ботанических садов является то, что из-за постепенно (по мере привоза новых растений) возрастающей нехватки места открытые места сокращаются, виды в садах не раскрываются, а закрываются и, кроме того, искусственно и противоестественно соединяются такие растения, которые вместе не встречаются, создается искусственная среда неприродного характера. Вместе с тем в основе этих ботанических садов лежит ландшафтный парк, где стрижка, разумеется, невозможна, но все другие виды неестественного характера процветают. Практические цели этих садов состоят в том, чтобы распространить в стране иноземные растения, которые могут в ней привиться.

В ботанических садах из крупных изменений следует отметить появление альпийских горок: нагромождений камней с дорожками, а иногда и ручьями и водопадами, между которыми сажались различные низкорослые растения, растущие в различных климатических условиях и в различных частях света.

Прототипами ботанических садов XIX и XX вв. могли быть аптекарские огороды Средневековья и Нового времени. Не случайно Ботанический сад в Петербурге развился на основе Петровского Аптекарского огорода на Аптекарском острове.

Скульптуры и символические постройки ландшафтных парков (храмы Дружбы или памятники покойным, событиям и пр.) в ботанических садах стали редки, и главными «архитектурными украшениями» их явились оранжереи, сделанные иногда не без вкуса и изящества, например Пальмовая оранжерея в саду Кью «The great Palm House at Kew Gardens built by Decimus Burton»[529].