Три дня прошло. Значит, Арсен, Роман и Стеха уже в безопасном месте и ожидают его.

Тревожило Палия внезапное исчезновение Чоры. Варвара на вопрос брата ответила, что сын, наверно, отправился с друзьями к морю. Но Палий не поверил этому: не мог племянник без важной причины куда-то уехать, когда дома впервые гостит дядька. Кроме того, чувствовалась какая-то неискренность в словах сестры.

Это его насторожило.

Так как Палий настаивал на своем, Кучук-бей и Варвара-ханум устроили гостям прощальный ужин.

Просторная гостиная была застелена пушистым ковром, который невольницы уставили мисками с едой, кувшинами с вином и шербетом.

Кучук-бей усадил Палия рядом и сам угощал его. Варвара-ханум потчевала казаков.

Когда выпили по кружке вина, завязалась беседа. Начал мурза, назвав Палия братом и другом. На это Палий ответил:

– Да, сейчас мы с тобой друзья, мурза… Даже родственники… И близкие – ведь ты женат на моей сестре. Так давай выпьем за то, чтоб и дальше жить нам по-родственному! Ты не нападай на Украину, не сжигай наших сел и городов, не убивай людей, не бери ясырь… А мы со своей стороны, не будем нападать на Ногайскую орду[73], в частности на Белгородскую…

– Ты хочешь невозможного, Семен, – возразил Кучук-бей, держа в руке недопитую кружку. – Как же мы сможем жить без войны? Неужели ты думаешь, что ногайцы будут пахать землю, сеять пшеницу, просо, как гяуры? Никогда они, властители степей, не прирастут к земле, чтобы всю жизнь рыться в навозе… Нет, Аллах сотворил ногайцев людьми вольными и воинственными! Сегодня мы здесь, а завтра – за Бугом или за Днепром! Саблей и стрелой добываем свои богатства – одежду, коней, хлеб, рабов!

– Но это противоречит доброму соседству и неразумно! – воскликнул Палий. – Если так будет продолжаться, то наши земли обезлюдеют, обнищают, разорятся и станут легкой добычей кого-нибудь третьего. Султана, например… Он и так наложил на вас лапу. Да и к нам протянул было, да мы ударили по ней.

– Не уговаривай меня, Семен. – Кучук-бей допил вино и тыльной стороной ладони вытер губы. – Не уговаривай, все равно это безнадежно. Мы нападали на вас и будем нападать. Это так же естественно, как то, что поутру – по воле Аллаха – восходит солнце, а зимой становится холодно и падает снег… Ногаец неразлучен с конем, саблей и луком, не может жить без них, как рыба без воды. Сам Аллах не в силах изменить его природы. А ты хочешь, чтоб это сделал я…

Казаки уже опьянели и едва сдерживались, дабы не наговорить хозяину резких слов. Метелица багровел, фыркал, но под взглядом Палия умолкал и знай подливал в кружки себе, Шевчику и Секачу вина. Секач сидел будто на горячей сковородке, а Шевчик, раскрыв рот, уставился на мурзу, как на какое-то чудо-юдо.

Палий чувствовал, что его охватывает гнев.

– Тогда не обижайся, мурза, если я с казаками приду громить твой улус и другие улусы ногайцев…

– Я не обижусь. Тут уж кто кого…

Палий сверкнул глазами:

– Да, кто кого… Это будет война, долгая, затяжная, пока один из противников не поймет, что карта его намертво бита!

– Надеюсь, не наша, – сказал, самодовольно посмеиваясь, Кучук-бей.

– Как знать… Неужели ты уверен, мурза, что твоя тысяча кибиток или, скажем точнее, пять – семь тысяч всадников будут неизменно противостоять нам? Неужели думаешь, что вы в состоянии уничтожить целый великий народ? Против вас и Москва, и Варшава…

– Ойе, мошковы[74] и ляхи далеко… Не всегда они смогут помочь вам… А мы нападаем внезапно, как буря, и так же, как буря, сокрушив все на своем пути, исчезаем.

Палий насупился. Обращаясь к Кучук-бею, посмотрел в его черные, с коричневатым оттенком глаза. Взгляды их скрестились, как мечи.

– Я не хотел бы обидеть тебя, мурза, но должен сказать: мыслишь ты, как безусый юнец… Ни один народ на свете еще не прокормился войной. Рано или поздно ему приходит конец. Чтобы жить, человеку положено пахать, сеять, выращивать скотину, шить одежду, обувь, а не воевать…

– Однако и ты с саблей не расстаешься!

– Я вынужден ее носить, чтоб защитить себя от подобных тебе людоловов!

– Один черт, нападать или защищаться… Это два лица одного и того же дела – войны! – воскликнул мурза.

– Да не одинаковые, – сразу же парировал Палий. – Вот мы только что подписали с ханом договор о перемирии на двадцать лет. Со своей стороны, хан обязался не нападать на нас, не брать ясырь в нашей земле… А ты, подданный хана, уже готовишь поход на Украину… И считаешь это справедливым?

– Ногайцы договор не подписывали, – буркнул Кучук-бей.

– Но ты же знал, что договор подписан, отослан царю и султану для утверждения?

– Знал.

– И все же пошел на нас войной!

– Пошел… Потому что мой народ хочет есть!

Палий стиснул зубы. Долго молчал. Лицо его сестры, Варвары-ханум, то бледнело, то краснело. Сжимались кулаки его товарищей.

– Гм, вижу, добром с тобой, мурза, мы не договоримся, – произнес он наконец. – А жаль!..

Кучук-бей расхохотался, хищно блеснув крепкими зубами, ярко белеющими в окаймлении черной бороды, ударил Палия ладонью по колену.

– Зачем нам морочить себе голову, Семен? У вас есть хорошая поговорка: пусть будет то, что Бог даст!.. Вот сегодня пьем-гуляем…

– А про завтра не забываем, – перебил его Палий. – Прошлого не изменишь, зато будущее – в наших руках!

– В руках Аллаха, Семен! Слышишь – в руках Аллаха!.. Захочет Аллах, чтоб погиб мой народ, – и ничто не спасет его. Захочет, чтоб погиб твой, – так он погибнет, как бы ты ни противился!

– Жестокий твой бог, мурза, – покачал головой Палий. – Были б мы умны, то места хватило бы для всех…

Кучук-бей хотел что-то ответить, но хлопнула дверь – и в комнату вошел Чора. Усталый, похудевший, со злыми глазами, он мрачно поздоровался и укоряюще посмотрел на мать.

Варвара-ханум побледнела. Сыновний взгляд сказал ей о многом: и о причине его печали, и о боли, пронизывающей его грудь. Она сочувствующе вздохнула. Но едва приметная искорка, на миг вспыхнувшая в ее глазах, свидетельствовала и о радости: сын вернулся живой-здоровый, а полонянка, которая могла стать причиной раздора и взаимной ненависти в семье, должно быть, навсегда исчезла с их пути.

Палий заметил молчаливый диалог матери и сына, понял все, что за ним скрывалось, и, облегченно вздохнув, удовлетворенно расправил русые усы. Значит, Стеха свободна и он с верными соратниками может завтра на заре покинуть Белгород и мчаться на Буг, к условленному месту…