Но что имел в виду А.Н.Харузин, говоря, что «синодские сферы толкуют этот вопрос гораздо шире»?

Дело в том, что иоаннитов, фанатичных поклонников отца Иоанна Кронштадтского, на Всероссийском миссионерском съезде в Киеве 23 августа 1909 года православная Церковь 112-ю голосами против 44-х все-таки признала сектой. Это случилось уже после смерти отца Иоанна и даже частичного, если можно так выразиться, признания его как святого с учреждением ежегодного 20 декабря дня его памяти во всех православных церквах по Указу Его Императорского Величества. Но кому, кроме самых ярых противников отца Иоанна, придет в голову, что он соблазнял «малых сих»?

Между тем влияние отца Иоанна в народной среде было, конечно, несравненно шире толстовского. Портреты Толстого не висели в каждой крестьянской избе наравне с иконами. Крестьяне не поклонялись ему как чудотворцу и не видели в нем последнюю инстанцию в поисках земной и небесной справедливости. В толстовскую «секту» крестьяне не отдавали своих детей, что повсеместно происходило с сектой иоаннитов и вызвало после 1905 года грандиозный газетный скандал, результатом которого было прямое вмешательство полиции и разгром колоний иоаннитов в Петербурге, когда несовершеннолетних детей из разных губерний России изымали из общежитий иоаннитов и отправляли в детские приюты.

Ошибка нашего зрения, особенно современного, в отношении толстовцев происходит от того, что слишком уж крупной величиной представляется сам Толстой, чтобы допустить, что его прямое влияние на массы населения до революции было, по сути, ничтожным. Толстовство как таковое было явлением индивидуального выбора и поведения в интеллигентной среде. При этом надо учесть, что и в этой среде такой выбор представлялся исключительно экстравагантным, своего рода поветрием среди молодых людей, к которому или жестко отрицательно, или снисходительно, но в любом случае скептически относилось старшее поколение. Молодых толстовцев того времени можно сравнить с движением хиппи в США и Европе 60-х годов или с движением молодых романтиков в СССР того же времени, которые спорили с отцами, рубили дедовскими шашками дорогую мебель, как в пьесе Виктора Розова, или отправлялись на комсомольские стройки без рубля в кармане.

Толстовство было именно молодежным поветрием в интеллигентных семьях. Это, в частности, замечательно показано в повести Н.С.Лескова «Зимний день». Кстати, такой прекрасный знаток русской жизни во всех ее проявлениях, как Лесков, будучи сам убежденным сторонником взглядов Толстого, тем не менее относился к моде на толстовство скептически.

Если же говорить о действительно серьезных толстовцах, таких как В.Г.Чертков, П.И.Бирюков, И.М.Трегубов, И.И.Горбунов-Посадов, Е.И.Попов, М.А.Новоселов, Д.А.Хилков, А.М.Хирьяков и др., то вот один кричащий факт.

Биограф Черткова М.В.Муратов пишет: «Несмотря на то, что в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов в обществе и в печати немало уделяется внимания так называемому толстовскому движению, оно не привлекает сколько-нибудь значительного количества последователей. В бумагах Черткова сохранился составленный им в 1890 или 1891 году перечень, озаглавленный “Список лиц, иногда ошибочно именуемых «толстовцами», чем привыкли обозначать людей несуществующих или по крайней мере не долженствующих существовать”. В список этот включены единомышленники Толстого, живущие в Петербурге, в Москве и по всей стране, и, однако, он насчитывает всего около шестидесяти имен, причем некоторые внесены туда без достаточных оснований».

Разумеется, это не значит, что влияние Толстого на русские умы ограничивалось несколькими десятками человек. Ведь именно в 90-е годы в российском обществе две самые популярные темы были: кто прав – марксисты или народники?; и что хотел сказать Толстой «Крейцеровой сонатой»?

На рубеже XIX–XX веков Россия представляла собой кипящий религиозный и идеологический бульон, в который толстовские взгляды упали как щепоть соли, проявив и усилив вкус некоторых его ингредиентов. Но говорить, что именно Толстой этот бульон заварил, – значит просто подменять явления и понятия. И особенно это касается народной среды.

В 1897 году на миссионерском съезде в Казани по инициативе тайного советника и правой руки К.П.Победоносцева, известного миссионера В.М.Скворцова толстовство все-таки было объявлено «особой сектой». Это решение утвердил Синод. Но что значит «особой»? Может ли быть не особая секта? Оказывается, как пишет В.М.Скворцов, «символическим изложением учения толстовства как секты тогда признан был “катехизис Иисусова братства по Евангелию (штунды)”». Иными словами, речь шла о так называемых младоштундистах, в начале 80-х годов отколовшихся от основной части «штунды», этой крупнейшей в России секты протестантского направления, которая религиозно сотрясала Украину и Поволжье начиная с середины XIX столетия, а пришла в Россию из Германии и того раньше. В начале 80-х годов, когда Толстой только писал первые религиозные статьи, штунда (от нем. Stunde – час для чтения и толкования Библии) в основной своей части слилась с баптистами, но малая ее часть пошла в развитии своего рационалистического прочтения Евангелия еще дальше и стала отрицать все церковные таинства, включая крещение. И опять-таки только часть младоштундистов впоследствии приняла воззрения духоборов и толстовцев. Так возникло течение штундо-толстовцев, о котором, видимо, главным образом и шла речь на миссионерском съезде в Казани 1897 года.

Это один из характерных примеров того, как толстовское «лжеучение» (по выражению Синода) проникало в народные секты, где оно причудливо видоизменялось. Вероятно, именно это имел в виду К.П.Победоносцев, когда в своих ежегодных отчетах государю о состоянии религии в России писал, что учение Толстого «начинает уже становиться достоянием народной массы». По его словам, толстовство наблюдается в целом ряде российских губерний: Харьковской, Воронежской, Курской, Полтавской, Киевской, Екатеринославской… (Заметим, что именно в тех, где было наиболее мощным влияние немецкой «штунды».) Что же касается страхов Победоносцева, которыми он пугал царя, что толстовство наблюдается уже и на Кавказе, и в Сибири, то это был вопиющий образец государственного лицемерия, потому что Кавказ и Сибирь стали традиционным местом высылки духоборов и толстовцев, что, конечно же, способствовало распространению этих учений в отдаленных краях Российской империи.

Течение толстовства внимательно изучал видный русский историк и этнограф А.С.Пругавин, лично знавший Льва Толстого. В его книге «О Льве Толстом и о толстовцах» рассказывается о встречах с представителями толстовства из народной среды и напечатаны письма одного из них. Из этих рассказов и этих писем вырисовывается любопытная картина. Никакой самостоятельной секты толстовцев в народной среде не было. Да и странно было бы предположить, чтобы даже образованные крестьяне могли всерьез уяснить учение Толстого, которое даже князь А.Д.Хилков (бывший толстовец, вернувшийся в православие) в своих поздних покаянных письмах называл слишком аристократическим.

В самом деле, достаточно просто заглянуть в любое публицистическое сочинение Толстого, чтобы понять, что адресным читателем является здесь не крестьянин, но интеллектуал, у которого, по крайней мере, есть время, чтобы задуматься о своем положении в мире, основанном на труде тысяч «рабов» (любимое выражение Толстого), и изменить это положение.