В ночь с 15 на 16 февраля 1945 года неожиданно открылась неизбежность крупных военных операций: на нашу узкую полосу для броска в непрерывном грохоте прибыли три бронетанковых дивизии танков, пушек и грузовиков.

Наши валлонские полки до этого момента ничего не знали о плане наступления. Поначалу солдаты посмотрели друг на друга, удивленно вытаращив глаза: «Что происходит?!» Скоро затем их охватило радостное воодушевление. На восходе танки пошли вперед. Это было наступление!

16 февраля 1945 года на Восточном фронте верховное немецкое командование бросило в контрнаступление все, что оставалось из мобильных сил, и, в частности, бронетанковые части.

Гиммлер направил войскам зажигательную речь. В этой речи он повторял, с силой акцентируя мысль: «Вперед, солдаты возмездия!»

Дойдя до Ландсберга, мы должны были обойти и окружить огромную Советскую армию, уже достигшую и форсировавшую Одер напротив Берлина. Если бы успешно прошло наступление Зеппа Дитриха за Бреслау, если бы все мы в завершение всего соединились в Польше со стороны Лодзи, то эхо этой зимней победы было бы оглушительным.

Гиммлер надеялся здесь на успех операции, не удавшейся на Западном фронте в конце декабря 1944 года; вместо клещей Арденны — Эльзас должны были быть клещи Померания — Словакия.

Генерал Штайнер, армия которого должна была нанести самый мощный лобовой удар, накануне сражения ликовал:

— Мы победим! — повторял он, с чувством хлопая меня по плечу.

Но в штабах больше внимания обращали на трудности и препятствия. Атмосфера была такой же, как при Монмирайем, когда Наполеон бросал свои последние молнии, трепетные как огонь, но так же и самые призрачные, эфемерные.

Военных специалистов фантазии не обольщали. Но каждый, специалист или нет, знал, что на кровавое сукно будут брошены последние карты.

Валлонцы, как немоторизованные части, не участвовали в первом ударе. Мы должны были пропустить волну атаки и подстраховать ее на случай фланговой контратаки врага. Немецкий командующий опасался ответных действий Советов с целью отрезать бронетанковые дивизии рейха на западном фланге, где начиналась атака, когда они бросятся в контрнаступление на южный край коридора.

Чтобы предотвратить эту опасность, в ночь перед большим походом мы получили приказ расширить зону безопасности, в частности, отбить и занять пресловутый хребет Линденберг, взятый нами приступом 9 февраля на заре и откуда мы отошли следующей ночью.

Во второй раз операция удалась. Усиленная подкреплением рота крепко обосновалась на холмах. Ею командовал герой эстонского фронта лейтенант Капель, молодой гигант с лицом кирпичного цвета, стойкий, скромный, излучавший самые чистые достоинства и добродетели.

Наш боковой авангард тоже выдвинулся к юго-западной части хребта, то есть по линии высот, и отбил у неприятеля одну стратегическую точку в двух километрах за нашей главной линией.

С десяти часов утра благодаря привычной валлонцам быстроте задачи были выполнены, поэтому я смог отправиться на южный участок Репплина, откуда должны были двинуться моторизованные дивизии…

С первых же минут я был неприятно удивлен. Атака не началась в пять утра, как предписывали приказы. Танки двинулись в наступление только в десять часов.

Я устроился в одном из наших пулеметных гнезд и не терял из виду ни одной детали.

У немецких танкистов еще сохранился их высокий стиль. Они были с меньшим боезапасом, но так же прекрасны в слаженности боевой работы.

У русских было огромное количество противотанковых орудий. Многие из наших танков вспыхнули, похожие на фруктовые деревья в цвету, пока остальные не добрались до леса, покрывавшего склон напротив. Но другие танки шли по флангам. Они прошли лес, и пришло время пехоты с той же скоростью броситься в атаку.

Но эта пехота оказалась вялой. Это уже были не те молниеносно атаковавшие части былых времен.

Многие миллионы солдат пали на Восточном фронте. Чтобы заполнить пустоту, в обескровленные дивизии отовсюду набрали каптерщиков и резервистов, у которых отсутствовали боевой задор, здоровье, вера, военно-техническая подготовка и тренированность победителей первых летних кампаний. Не было больше и прекрасных младших офицеров, чтобы командовать и тренировать вновь прибывших.

Лишь к двум часам дня была занята первая деревня, Бралентин, которая по замыслу должна была быть взята утром, с восходом. Из-за этих проволочек эффект неожиданности был потерян.

С середины ночи среди грохота немецких танков на марше мы ловили русские радиопередатчики, запрашивавшие срочную помощь, подкрепления. Прошедшие часы позволили неприятелю перегруппироваться.

* * *

Допросы пленных тоже поразили нас. По их словам, первый советский заслон под Бралентином был укреплен еще двумя танковыми группами на участке двадцать на двадцать километров. Пленные говорили, что вся территория вокруг нас была усеяна русскими танками. Они называли названия населенных пунктов, где были сосредоточены эти танки, приводя детали, не позволявшие усомниться в их искренности.

Я не видел, как можно было опрокинуть все это силами утренних резервистов. У нас тоже было много танков, только на нашем участке их пошло в атаку шесть десятков. Двести пятьдесят других танков и штурмовых орудий одновременно врезались в советские боевые порядки в Померании. Но им ответили вдвое большие силы, втрое большие, если дать им возможность опомниться, прийти в себя. Они значительно превосходили в вооружении. Их можно было победить только скоростью, а начало этого сражения не было таким.

До ночи были заняты еще две деревни. К югу прорыв был на десяток километров. Это был весь результат.

Но штабы уже отмечали быстрые контратаки русских. Те ворвались в третью деревню, где разыгралась яростная дуэль.

Штаргард, самый центр наступления, с приходом темноты был подвергнут массированной атаке русской авиации.

В двадцать два ноль-ноль при ослепительном свете прожекторов началась бойня. Вскоре запылали огромные пожары. Склад из восьмидесяти тысяч бутылок ликеров, знаменитых ликеров Мампе, вспыхнул. Затем загорелся склад, где было сто миллионов сигарет. Затем вспыхнули целые улицы. Воздушная бомбардировка продолжалась непрерывно, волна за волной, в течение нескольких часов.

В десяти километрах к югу от города из наших маленьких постов мы чувствовали, как вибрирует земля, словно натянутая кожа барабана. До самого места, где были мы, небо было розовое. Во всей округе было светло как днем.

В два часа ночи меня вызвали на КП корпуса, и мне пришлось пересечь на своей машине этот гудящий костер. Генерал располагался на одной вилле выше Штаргарда. Я получил приказы.

Выходя от него, я углубился в какой-то сад. Подо мной город представлял собой один горящий корабль.

Старые квадратные башни средневековых церквей, прямые и мрачные, вырисовывались на фоне гигантских факелов. Они сопротивлялись в этом урагане, как будто желая еще бросить в небо последний призыв веков цивилизации, погибавших в этом пожаре.