Архидаму очень хотелось избавиться от Перикла до начала войны.

Вторая причина, по которой Перикл не стал созывать Экклесию для рассмотрения просьбы мегарян и спартанцев, заключалась в том, что накануне приезда послов мегарцы похитили двух молодых служанок Аспасии из имения в Ахарне в отместку за то, что афинские молодые люди во время одной из пирушек в Мегарах похитили девку Симефу, танцовщицу и гетеру.

Перикл обиделся на пелопоннесцев за требование об очищении города от скверны, Аспасия обиделась на мегарян за похищение служанок. Обида Аспасии конечно же прибавилась к обиде Перикла.

Он сказал послам Спарты и Мегар:

— Есть закон, по которому я не могу созывать Экклесию для отмены её же постановлений. Этот закон написан на доске. Кто уничтожит эту доску, тот совершит преступление против Афин.

— А ты не уничтожай доску, — посоветовал ему один из пелопоннесских послов. — Ты только переверни её: ведь нет закона, запрещающего это.

— Твои слова остроумны, — ответил послу Перикл, — но не более того.

Экклесия была созвана через три дня, когда мегарских и пелопоннесских послов в Афинах уже не было. Она приняла ответ дарю Архидаму на его требование об очищении Афин от скверны — афиняне решили потребовать от пелопоннесцев, чтобы те очистились от скверны сами: у пелопоннесцев тоже были грехи, связанные с умерщвлением людей в святилищах, — и выслушали речь коринфского посла в Спарте, запись которой была тайно доставлена в Афины. Коринфский посол произнёс её на собрании пелопоннесских союзников в присутствии царя Архидама. Коринфянин старался уговорить всех проголосовать за войну с Афинами. Там были такие слова: «Союзники, выбирайте не мир, а войну, в которой мы непременно победим, ибо на нашей стороне численное превосходство и военный опыт, мы склоним к восстанию афинских союзников и этим лишим Афины всех доходов, дельфийский бог изрёк нам свой оракул и обещал своё заступничество, вся Эллада на нашей стороне».

Заканчивалась же речь коринфянина словами: «Нет сомнения, что Афины, ставшие тираном Эллады, одинаково угрожают всем: одни города уже во власти Афин, над другими они замышляют установить своё господство. Поэтому давайте немедленно выступим против этого города и поставим его на место, чтобы впредь не только самим жить в безопасности, но и освободить порабощённых ныне эллинов!»

Пелопоннесское собрание послов союзных городов после речи коринфянина проголосовало за войну.

Речь коринфянина на Экклесии прочитал эпистат. Сразу после этого к Камню бросились несколько ораторов. Одни из них были за немедленное объявление войны Спарте, другие за отмену мегарской псефизмы и за мир. Последним на Камень поднялся Перикл.

— Я держусь, афиняне, такого мнения, что не следует уступать пелопоннесцам, хотя и знаю, что люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле вести войну, и меняют своё настроение с переменой военного счастья. Но я и теперь вижу, что должен вам посоветовать то же или почти то же, что и ранее, и считаю справедливым, что те из вас, кто согласится с общим решением, поддержат его, даже если нас постигнет неудача, а в случае успеха не припишут его своей проницательности. Ведь исход событий так же нельзя предвидеть, как проникнуть в человеческие мысли. Поэтому мы и непредвиденные бедствия обычно приписываем случайности.

Афиняне не поняли из этих слов, что предлагает им Перикл, а потому молчали. Когда же он сделал паузу, кто-то крикнул:

— Говори яснее! И короче!

— Хорошо, — ответил на выкрик Перикл. — Скажу яснее и короче. Лакедемоняне уже давно открыто замышляют против нас недоброе, а теперь — особенно. Хотя они согласились улаживать взаимные притязания третейским судом и признали, что обе стороны должны сохранять свои владения, но сами никогда не обращались к третейскому суду и не принимали наших предложений передать спор в суд. Они предпочитали решать споры силой оружия, нежели путём переговоров. И вот ныне они выступают не с жалобами, как прежде, а с повелениями. Действительно, они приказывают нам снять осаду Потидеи, признать независимость Эгины и отменить мегарское постановление. И наконец, требуют признать независимость эллинов, распустить Афинский союз и отказаться от всех колоний! Они хотят уничтожить нас без войны, афиняне, силою только одних требований! «Выполняйте наши приказы, — говорят они, — и тогда войны не будет». И вот я говорю: если мы решительно отвергнем требования лакедемонян, то докажем, что с нами следует обращаться как с равными.

— Говори же, война или нет! — прокричал прежний голос. Теперь Перикл увидел, кому он принадлежал: это был горбун из Пирея, охранявший склады с пшеницей. — Объявляй войну! — потребовал горбун.

— Обдумайте, афиняне, желаете ли вы идти на уступки лакедемонянам и таким образом избежать войны, — продолжал Перикл, — или мы будем вести войну.

— Будем вести войну! — закричала Экклесия на разные голоса. — Объявляй войну, Перикл!

— Мне думается, — сказал Перикл, — что война лучше, чем идти на уступки из страха войны. Война, афиняне, война! Вопрос лишь в том, кто победит в этой войне?

— Мы победим! — закричала Экклесия.

— Победа зависит от силы, а сила — от наличия средств, афиняне. Мы не слабее пелопоннесцев. Вот из чего я заключаю. Пелопоннесцы — земледельцы и живут трудами своими от урожая до урожая. Денег у них нет, ни в частных руках, ни в казне. Поэтому на долгую войну, да ещё в чужой стране, они никогда не решатся. У них нет кораблей. Они не могут отправиться в долгий поход по суше, так как им нельзя надолго оставить своё хозяйство, которое только и кормит пелопоннесцев. К тому же союз Лакедемона с другими городами непрочен, потому что у них нет единой союзной власти. Но главное — у пелопоннесцев нет денег на ведение долгой войны в чужой стране. Конечно, Лакедемон попытается захватить сокровища Олимпии и Дельф и постарается высоким жалованьем переманить на свою сторону наших наёмных солдат и моряков. Но мы наберём необходимую армию среди наших граждан. У нас есть и другие преимущества, афиняне! Если пелопоннесцы пойдут на нас по суше, то мы нападём на них с моря, и тогда опустошение даже части Пелопоннеса будет для них гибельным: у них не останется другой земли, тогда как мы, даже потеряв Аттику, будем располагать землёю на островах и на материке. Мы должны быть готовы к тому, что нам однажды придётся покинуть свои земли, ограничиться обороной города и не вступать в порыве гнева в бой с далеко превосходящими сухопутными силами пелопоннесцев. Мы будем бить их с моря и у стен Афин!

— Что ты говоришь?! Что ты говоришь?! — послышались гневные голоса со всех сторон. — Бросить наши имения?! Наши земли? Ты рассуждаешь как трус!

Друзья Перикла были правы. Они предвидели такую реакцию Экклесии и просили его не говорить о планах отступления, сдачи всех земель пелопоннесцам, об отказе от прямых столкновений с пелопоннесцами на суше, о долгой войне на море и у стен осаждённых врагами Афин, о войне, в которой афиняне победят пелопоннесцев, как предполагал Перикл, измором. Друзья и вообще-то были против такой стратегии. Стратег Фукидид сказал Периклу, когда он изложил ему свой план войны с Пелопоннесом: