Однако я считаю, что на сегодня Дженне уже хватит плохих новостей.

– Милая, она, скорее всего, и прямо сейчас здесь, рядом с тобой.

– Но я этого не ощущаю.

– Мир духов устроен по образцу нашего, но мы видим только реальные вещи. Ты можешь войти на кухню, а твоя мама варит там кофе. Ты можешь застилать постель, а она пройдет мимо открытой двери. Иногда края видений стираются, потому что вы живете в одном пространстве, но они всегда будут мутными. Вы как растительное масло и уксус в одном сосуде.

– Значит, – упавшим голосом произносит Дженна, – я никогда по-настоящему не верну маму.

Я могла бы солгать ей – сказать то, что все хотят услышать, но вместо этого говорю:

– Нет, милая, к сожалению, это невозможно.

– А что будет с моим отцом?

Ответа у меня нет. Не знаю, попытается ли Верджил доказать, что Томас Меткалф убил свою жену. И выйдет ли из этого что-нибудь, учитывая психическое состояние подозреваемого.

Дженна садится на деревянный стол для пикника и подтягивает колени к груди:

– У меня была подруга, Чатем, она всегда мечтала о Париже, считала его райским местом. Хотела поехать учиться в Сорбонну, гулять по Елисейским Полям, сидеть в кафе на Монмартре и смотреть на проходящих мимо худощавых француженок, и все такое. Когда Чатем исполнилось двенадцать, тетя неожиданно взяла ее с собой в командировку во Францию. Когда Чатем вернулась, я спросила ее, действительно ли Париж оказался таким потрясающим, как она это себе представляла. И знаете, что она ответила? «Он похож на любой другой город». – Дженна пожимает плечами. – Я никак не думала, что почувствую то же самое, когда окажусь здесь.

– В Теннесси?

– Нет. Как бы это лучше выразиться, в конце пути. – Девочка смотрит на меня, в глазах у нее стоят слезы. – Теперь я знаю, что мама не хотела бросать меня, но от этого не легче. Понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. И я все равно ощущаю пустоту.

Я обнимаю ее за плечи:

– Завершить путь – это большое дело. Но никто не говорил, что, попав сюда, ты должна оглядеться вокруг и отправиться домой.

Дженна быстро проводит рукой по глазам:

– Если Верджил окажется прав, я хочу увидеться с отцом до того, как он попадет в тюрьму.

– Мы не знаем, случится ли это вообще…

– Папа не виноват. Он не понимал, что творит.

Дженна заявляет это с такой убежденностью, что я понимаю: она совсем необязательно верит своим словам. Ей просто нужно так говорить.

Прижимаю ее к себе, пусть поплачет у меня на плече.

– Серенити, – глухо произносит девочка, уткнувшись в мою рубашку, – вы дадите мне пообщаться с мамой, когда будет нужно?

Люди умирают не просто так, на то есть причина. Раньше, когда я была настоящим медиумом, то соглашалась провести для клиента самое большее два сеанса связи с усопшим. Я хотела помочь людям пережить боль утраты, а не становиться оператором на номере горячей линии «1–800-позвони-мертвецу».

Прежде, когда со мной были Люсинда и Десмонд, я умела воздвигать стены, и это давалось легко – помощники охраняли меня от пришельцев с того света, которые хотели распоряжаться мной. Я была надежно защищена от громко стучащих в барабаны духов, желавших разбудить медиума среди ночи, чтобы передать сообщения живым. Это позволяло мне использовать Дар на своих условиях, не подчиняясь требованиям настырных призраков.

Однако теперь я готова была поступиться неприкосновенностью личной жизни, перенести любые неудобства, если бы только в результате смогла снова вступить в контакт с потусторонним миром. Не стоит морочить голову Дженне, имитируя прозрения, которых нет. Бедняжка заслуживает лучшего отношения. Одним словом, я никак не могу дать девочке то, чего она хочет.

Но тем не менее, заглянув ей в глаза, я отвечаю:

– Разумеется, милая.

Домой мы добираемся очень долго и бо́льшую часть пути молчим. Мы не смогли сесть на самолет, поскольку Дженна несовершеннолетняя и на это требуется разрешение от ее опекуна. В результате мне приходится всю ночь провести за рулем.

Я слушаю радио, чтобы не заснуть, а потом, где-то на границе Мэриленда, Верджил, предварительно оглянувшись на Дженну и убедившись, что та крепко спит, заговаривает со мной:

– Предположим, она мертва. Что мне делать?

– Ты про Элис?

– Да.

Я медлю с ответом:

– Полагаю, надо выяснить точно, кто ее убил, и призвать его к ответу.

– Я больше не служу в полиции, Серенити. И теперь понимаю, что копом я был никудышным. – Он качает головой. – Я-то считал, что это Донни тогда напортачил. Но похоже, сам во всем виноват.

Я смотрю на него, ожидая пояснений.

– Да чего уж скрывать, той ночью в заповеднике мы все были не на высоте. Никто не знал, как оградить место преступления, когда вокруг бродят дикие звери. У Томаса Меткалфа снесло башню, а мы об этом даже и не подозревали. А теперь выясняется, что еще и личность потерпевшей установили неправильно. Но поставь себя на мое место. Пропали жена и дочь директора заповедника, хотя об их исчезновении никто не заявлял. И вот я нахожу на земле женщину без сознания, в грязной и перепачканной кровью одежде. Естественно, я решил, что это Элис Меткалф, кто же еще это мог быть. Я так и врачам из «скорой» сказал, когда те забирали ее в больницу. – Верджил отворачивается к окну, по лицу его скользят лучи фар проезжающих мимо машин. – При женщине не было никаких документов, удостоверяющих личность. По-хорошему, конечно, надо было проверить, кто она такая. Почему я не могу вспомнить, как она выглядела? Блондинка или рыжая? Почему я не обратил внимания?

– Просто сосредоточился на том, чтобы пострадавшей оказали медицинскую помощь, – говорю я. – Не надо понапрасну себя терзать. Ты ведь не пытался никого умышленно сбить со следа, – добавляю я, вспоминая свою недавнюю карьеру болотной ведьмы.

– Вот здесь ты ошибаешься, – возражает Верджил и поворачивается ко мне. – Я как раз таки умышленно скрыл улику. Рыжий волос, найденный на теле Невви. Когда я прочитал о нем в отчете судмедэксперта, то не знал, принадлежал ли он Элис, но прекрасно понимал: это означает, что смерть в заповеднике может оказаться вовсе не несчастным случаем. И тем не менее согласился с доводами напарника, мол, людям нужно чувствовать себя в безопасности: если слон затоптал человека – это уже плохо, но убийство – гораздо хуже. Тогда я изъял этот листок из отчета, после чего, как и обещал Донни, стал героем – самым молодым сотрудником отдела, которого произвели в детективы. Ты знала об этом?

Я качаю головой и интересуюсь:

– И куда ты подевал тот листок?

– Положил в карман в то утро, когда меня повысили в звании. А потом сел в машину и съехал со скалы.