Между их превосходительствами еще летом пробежала черная кошка. Ген. Богаевский, слишком покорный «единонеделимцам», понемногу начал опасаться честолюбивого, самовластного «приказчика души Каледина». Командарм пользовался популярностью среди членов Круга, имел к своим услугам бойкое перо талантливого публициста Виктора Севского, а главное – распоряжался реальной силой – армией. Атамана на фронте знали разве по наслышке.

Сидорин опасался каких-нибудь подвохов со стороны «божьей коровки» и его клевретов и держал своего агента, капитана Бедина, в Новочеркасске, чтобы следить за настроением сфер.

Богаевский, в свою очередь, подозрительно относился к тому кружку, который образовался возле Сидорина. Видную роль в сидоринской «лавочке» играл Александр Михайлович Агеев, родной брат П.М. Агеева, виднейшего донского демократа.

Сейчас звезда Богаевского померкла. Он окончательно скомпрометировал себя в глазах казачьих политических деятелей, возглавив маргариновое деникинское правительство, перелицованное из особого совещания.

Сидорину, при новом южно-русском правительстве, открывались широкие перспективы. Смелые планы рождались, если не в душе самого командарма, то в кружке близких к нему лиц. Политика постепенно начала отодвигать на второй план стратегию и в поезде донского командарма.

В верхах и низах беглого всевеликого раздавались все громче и громче нарекания на атамана.

– Ну и вождь! закрылся шапкой-невидимкой. Сидит у Деникина, забыл про фронт, забыл про беженцев. Не пора ли сковырнуть?

«Родные донцы! – откликнулся, наконец, атаман 25 января (приказ № 25). – Временно оторванный от фронта, я зорко слежу за вашей жизнью и боевыми успехами, глубоко сожалея, что не могу пока быть на фронте и делить с вами горе и радость… Мы сейчас могли бы взять Ростов и Новочеркасск, но лучше подождем немного и соединенными силами нанесем врагу страшный удар».

Пресса, по примеру атамана, утешала измученных беженцев надеждами на скорый успех. Приятнее всего щекотали казачьи нервы газетные сообщения о восстаниях. На эту удочку долго ловили казаков и впоследствии.

Восстание в апреле 1919 года вешенцев, мигулинцев и казанцев сначала считали за миф, а потом оно оказалось фактом, сыгравшим крупную роль в весеннем освобождении Дона от большевиков.

«Восстание в Ростове, Новочеркасске и прилегающих станицах приняло грандиозные размеры. Восставших насчитывается до пятидесяти тысяч», – сообщал «Вестник Верховного Круга», редактируемый Гнилорыбовым.

Заодно писали о развале Красной армии, об уничтожении донцами конницы Буденного, о том, что сам красный вождь едва спасся бегством, и о прочих сенсациях, изобретенных собственными корреспондентами.

«В штабе Донской армии царит спокойное, бодрое настроение. Чувствуется уверенность, что наступление красных будет не только ликвидировано, но, в свою очередь, под натиском наших частей противник начнет катиться к северу», – утешал неграмотных в «Вестнике Верховного Круга» журналист Г.Н. Раковский.

В результате всех этих мер бродячее всевеликое несколько поуспокоилось и терпеливо ждало разгрома красных.

В Павловской скрипели перья. Тиф свирепствовал и уменьшал число донцов, но не число входящих и исходящих. В хатах жили по десяти и по пятнадцати душ, но в канцеляриях каждый чинуша имел угол стола или ящика, чтобы строчить рапорты, сношения, предписания.

В судной части штаба армии служили два юриста, поручик Побединский и подъесаул Филиппенков, остроумный фельетонист, сотрудник «Донской Волны». Первый кое-как бродил, второго мучил сыпняк, но оба они по необходимости спали на одной койке.

Больных не могли вывезти в екатеринодарские лечебные заведения, так как узловые станции были забиты. Возвращаясь из Екатеринодара, я видел на ст. Тихорецкой несколько безжизненных поездов с танками, которыми ген. Бригс думал уничтожить большевиков. Теперь эти ржавые, ни на что ненужные клочья железа беспомощно лежали поверх платформ, которые загромождали пути.

У нас в суде тоже кой-кого сразил тиф, неизбежный спутник грязи, стужи, голода и лишений. Впрочем, про одного офицера рассказывали, что он, невзирая на лютый приступ сыпняка, при приближении большевиков к Новочеркасску бросился бежать из лазарета и почти без памяти добрался до Ольгинской. Там он пришел в себя и внезапно почувствовал улучшение, как бы в оправдание пословицы: клин клином вышибают.

Появилась, одновременно с тифом, и кой-какая судебная работа.

Ген. Гусельщиков требовал предания суду ген. Лобова, не выполнившего директивы, благодаря чему Новочеркасск сдали без боя. Но вышло comme toujours. Ген. Лобов немедленно отправился реабилитироваться к атаману, и дело кончилось разговорчиками.

Милый красновскому сердцу детка, войсковой старшина Роман Лазарев, все еще занимая какую-то тыловую должность, продолжал шалить и на Кубани, озлобляя хозяев, и без того не очень ласковых к нам. Я доложил Сидорину о спешной необходимости ликвидировать золотопогонного бандита, с чем командарм вполне согласился. Порешили вызвать Лазарева в Павловскую и здесь схватить его. Однако военные обстоятельства помешали на этот раз избавить землю от преступника, который лишь через полгода получил должное возмездие.

Больше всего ко мне поступило дознаний или простых сообщений о хищениях, произведенных под шумок в период бегства. Казначеи редко где не скрылись с чемоданами, набитыми деньгами. В Новороссийске еще можно было приобрести за южно-русские дензнаки фунты, доллары и лиры, и даже выбраться за границу. 8 января Деникин разрешил выезд раненым, больным, статским лицам и семьям военнослужащих на Принцевы острова, Кипр и в Египет, где англичане предполагали устроить складочные места для обломков белого стана. Чиновные «единонеделимцы» почти все выбрались в феврале в Новороссийск и запасались здесь иностранной валютой за счет казенных сумм.

При всеобщей деморализации, казнокрадстве, жульничестве просто уж и не верилось, что остались еще честные люди. Деникин с радостью отметил в приказе от 26 декабря пример добросовестного отношения к казенным деньгам со стороны пяти лиц. Увы! Это были не офицеры, не чиновники, не контрразведчики, не члены монархических организаций, а простые солдаты.

«22‑го сего декабря, – писал Деникин, – к коменданту штаб-квартиры главного начальника снабжений явился старший унтер-офицер охранной роты той же штаб-квартиры Башмаков и представил мешок с деньгами, коих по подсчету оказалось девять миллионов рублей. 24 декабря явились туда же рядовые той же роты: Переверзев Александр, Катицын Александр, Жиленко Василий и Кармушенко Федор, представившие также: первый – 9 200 000 руб.; второй – 9 094 000 руб.; третий – 9 000 000 руб. и четвертый – 8 500 000 руб. При опросе ст. унт.-оф. Башмаков и поименованные рядовые доложили, что они были посланы в качестве конвойных при вагоне с деньгами, отправленными распоряжением начальника управления финансами в некоторые пункты каменноугольного района. Поезд их подвергся на ст. Иловайская нападению большевистских банд, при приближении коих везший деньги чиновник роздал их частями на руки бывшим при нем чинам ведомства финансов и поименованным конвойным с приказанием приложить все усилия, чтобы вернуть эти деньги в Ростов. Молодцы конвойные честно исполнили это служебное поручение и, отстреливаясь от противника, добрались частью пешком, частью верхом до Ростова, где и сдали вверенные им деньги».

В награду за такой подвиг Деникин