Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно…»
Точка.
Перестраиваясь, сбавляю скорость, чтобы совершить плавный разворот.
«Девчонка, на которой я собираюсь жениться…»
Беса лысого, Усманов!
Пока доезжаю домой, не то чтобы успокаиваюсь… Нет, умиротворения в моей душе и подавно нет.
Я, мать вашу, на тревоге от самых разных мыслей.
Меня по-прежнему, если не сильнее, задевает то, что Юния писала Святу. Меня, блядь, разрывает от их чертового «люблю». Меня колошматит из-за решения Ю не расставаться под шумок с инсультом Усманова-старшого. Меня, сука, разносит в щепки, когда я представляю, как Свят берет мою Ю за руку, а она при этом ему улыбается так же, как пару дней назад улыбалась мне.
Да, обижает. Да, злит. Да, болит.
Но я, блядь, не собираюсь психовать и срываться на какую-то нецелесообразную дичь.
Я, мать вашу, буду сражаться.
За свои чувства. За свои, сука, мечты. За свою Ю.
Иначе в чем смысл всех тех текстов, с которыми я себе и ей клятвы приносил?
Никто не обещал, что будет легко. Напротив, зная всю эту ебаную ситуацию, я понимал, на что иду.
Какого хрена сейчас равновесие потерял?
Плоть горит? Кости плавит? Сердце докрасна? Душа в чаде? Е-ба! Так сталь огнем и закаляется.
Бросая машину на подъездной дорожке, залетаю в дом.
– Ты откуда в таком виде? Шо это за коники[14]?! Ян! Зима на носу! – причитает мама, поймав меня в футбольной форме.
– Сейчас оденусь, ма, – бросаю на ходу.
– Сейчас! – акцентирует она. – И куда это ты так спешишь?
– Надо, ма. Не задерживай.
– Господи… – все, что выдыхает, пока взбегаю по лестнице на второй этаж.
Переодеваюсь я быстро, поэтому ни черта не удивляюсь, что мама дожидается в гостиной.
– Скажешь хоть, что случилось?
– Все нормально, – спешно обнимаю. – Не переживай.
– Не переживай… – повторяя с укором, треплет по волосам.
– Перекрести, – бормочу, отступая.
Ма, конечно, вся напрягается. На мгновение и дышать прекращает. Но просьбу мою исполняет.
– Пусть Бог тебя оберегает, – шепчет, осеняя крестным знаменем.
– И от меня.
Охая, прижимает ладонь к груди.
– И от тебя, сынок.
Киваю в знак признательности и выскакиваю на улицу.
Запрыгиваю в тачку, завожу мотор и, выруливая на дорогу, набираю Усманова.
– Слушаю, – выдыхает Свят после третьего гудка.
– Здоров! Как отец?
– Пока непонятно…
– Ясно, – роняю глухо. – Ты еще в больнице?
– Да.
– Я могу подъехать?
– Тут мама, Юния и ее родители, – извещает Усманов достаточно многозначительно. По тишине, которая сопровождает его голос, можно предположить, что прежде, чем принять мой вызов, он все-таки отошел от близких. – Решай сам.
– Еду, – выдаю без промедления.
– Ок. Скину в сообщении адрес клиники и предупрежу персонал.
Отключившись, медленно перевожу дыхание. Застывшая посреди экрана ава Ю при одном лишь взгляде вызывает волнение. Однако читать ее эсэмэски я еще не готов. Смахиваю, чтобы скрыть уведомления мессенджера, и на том все.
51
Что теперь, Ян?..
Свят, его мама, мои родители и я – мы все сидим в молчании. До тех самых пор, пока у дверей реанимационного отделения не появляется Ян Нечаев.
Никто из нас не знал, что он приедет. Мы все ошарашены. В разной степени, но все же… Этого не скрыть.
Принимая необычайно серьезный и чрезвычайно тяжелый взгляд Яна, ощущаю, как замирает сердце в груди. Никогда не считала себя великим знатоком по части понимания настроения и чувств других людей, но в глазах Нечаева под толщей негативно заряженных эмоций вижу ту самую силу, которой восхищаюсь, ту самую нежность, которой он меня покорил, и ту самую любовь, которую он ненавидит.
– Здравствуйте, – роняет Ян сухо, но вежливо.
И что вы думаете?
К моему полнейшему изумлению, никто на это приветствие не отзывается. Вместо этого происходит что-то странное и крайне неприятное – папа багровеет и, стиснув челюсти, сердито прищуривается, а мама Свята наклоняется к моей маме, и, что меня совершенно шокирует, прямо при Яне они вдвоем принимаются возмущенно шептаться.
– Какого черта ОН здесь делает?! – шипит Елизавета Антоновна.
– Бесчеловечная наглость, – комментирует моя мама.
– Стервятник! – заключает первая.
– Яблоко от яблони… – поддакивает вторая.
Все эти отвратительные слова произносятся тихо, но их слышно! И я более чем уверена, что не только мне.
Стыд, обида, злость… Задыхаюсь этими чувствами!
Хочется вскочить и… Боже мой… Повелеть им заткнуться!
Приходя в ужас от совершенно несвойственного мне и явно абсолютно недопустимого порыва, опускаю взгляд и отрывисто перевожу дыхание. Скользнув задрожавшими и вмиг вспотевшими ладонями себе под бедра, вцепляюсь кончиками пальцев в край мраморной лавки. Тело разбивает такая нервная волна, что, по-честному, охота драть ни в чем не повинный камень ногтями.
Тяжело сглатывая, периферийным взглядом наблюдаю за тем, как Свят поднимается и пожимает Яну руку.
А потом…
Едва парни уходят в другой конец коридора, Елизавета Антоновна и вовсе будто с катушек слетает.
– Это все они, – выплевывает с безумной ненавистью. – Все они! Гребаные Нечаевы! Ублюдочные твари! За свое ответить не могут… Нашли, на кого можно повесить… Сначала псов прислали! А следом и щенка своего! Потешаются, небось… – меня поражает не просто каждое сказанное слово… Каждый выданный Усмановой звук! Вскинув на нее взгляд, деревенею от шока. И при этом буквально физически ощущаю, как натягиваются все существующие в моем организме нервы. – Зря я Святу рассказывать не стала… – выдав какой-то жуткий смешок, прицыкивает языком. А потом вдруг разворачивается, находит парней взглядом и как завопит: – Свят!
Мама от неожиданности вздрагивает. Папа роняет стакан с водой, который только взял со столика, намереваясь подать Елизавете Антоновне, дабы успокоить.
Кипучий и стремительный, словно надвигающаяся штормовая волна, взгляд Яна. Пронзительный звон бьющегося стекла. Брызги ледяной воды по моим ногам. И я, вскрикивая, подскакиваю на ноги.
– Свят! Святик! – продолжает горланить Усманова, хотя тот уже летит к ней.
– Что, мама? Что? – опускаясь перед ней на корточки, заглядывает в глаза.
– Пусть… Пусть он уйдет… – зло нашептывает Елизавета Антоновна.
Яну плевать на ее слова. Пока все, включая Свята, моих ошеломленных родителей и услужливый персонал, пытаются ее успокоить, он подходит прямо
