за нами приедет человек — ты его у меня как-то видел, майор Шеремет — и отвезет нас в безопасное место. Игра только начинается!

В коридоре сухо щелкнул дверной замок.

— Это он? — спросил я, на автомате обернувшись на звук.

— Нет… — изменившимся голосом пробормотал дедок. — У него нет ключей…

Послышались шаги, и в кухню вошел невзрачный мужичок лет сорока в мятом сером костюме. Гостя я знал — и также знал, что неприглядная внешность его весьма обманчива — это был тот самый неверный ученик «моего» дедка, подполковник КГБ СССР Левников, через которого мы пытались действовать до сих пор.

— О, оба тут! — просиял визитер. — Извините, Кирилл Альбертович, так нужно… — протянув руку к радиоприемнику на стене, он включил трансляцию на полную громкость, и из репродуктора раздалось на весь дом:

Не думай о секундах свысока,

Наступит время — сам поймешь, наверное:

Свистят они, как пули у виска…[3]

Первая пуля из появившегося в руке Левникова черного пистолета ударила в грудь заигравшемуся в спасителя СССР дедку, вторая — пришла точно мне в лоб…

Я открыл глаза.

[1] Команда: «Начинайте!» (яп.)

[2] Японский счет: «Один, два, три…»

[3] Песня из к/ф «Семнадцать мгновений весны», музыка: М.Таривердиев, слова: Р.Рождественский

16. И снова изолятор

Юг Московской области, 18-19 июня 1985 года

— Счастье, что наши быстро подоспели! — с придыханием заявила Стоцкая. — Зоя Давыдовна сказала, что еще немного — и все могло бы быть гораздо хуже!

Наши — это, как я уже услышал от подруги чуть ранее, Ант, Вовочка, Руслан, Серега, Толик, Славик и еще полдесятка пацанов из второго отряда. В клуб за ними с криком: «Помогите, там деревенские Резанцева бьют!» — прибежала Инга. А вот откуда обо всем узнала сама Трефилова, никто в суматохе разбираться не стал. Вика ревниво считала, что Инга за мной специально следила — но с чего бы? Наверное, просто вышла с репетиции на воздух и услышала шум — драка же совсем рядом с клубом завязалась!

Нынешний наш со Стоцкой разговор происходил в лагерном изоляторе, где я и пришел благополучно в себя несколько часов назад. За это время на зеленой с красным крестом «буханке» (в лагере имелся еще бело-красный медицинский РАФик, но мне достался старенький УАЗ) меня успели свозить в город, не то на рентген, не то на что-то подобное, но серьезных повреждений не обнаружили — тем не менее констатировали сотрясение мозга и прописали постельный режим. К слову, в той же палате, через кровать от меня, с точно таким же диагнозом лежала сейчас Игонинская Юля — Вика еще время от времени на нее подозрительно косилась. А вот самому Ваську, как видно, досталось сильнее нашего: его пока оставили в больнице.

Что до Стоцкой, то пускать ее ко мне, конечно, не хотели, но дождавшись отлучки из изолятора великой и ужасной Зои Давыдовны, Вика все же продавила медсестру — сегодня дежурила не суровая Алевтина Герасимовна, а молоденькая девушка, сдавшаяся под грозным: «Мы — делегация от Совета отряда “Данко”, я — Председатель, пришли навестить товарища по поручению Сбора отряда!» Делегация в наличии действительно имелась: для солидности с собой в медпункт моя подруга прихватила Алю Авдееву и Толика Степанова. Но эти двое, заглянув в палату разве что на четверть минутки, вскоре тактично удалились в коридор, дав нам с Викой возможность пообщаться наедине — если не считать Игонинской Юли, конечно, но та умело делала вид, будто сладко дремлет.

— Странно, что мальчиков и девочек кладут в одну палату, — в очередной раз скользнув недовольным взглядом по кровати моей соседки, покачала головой Стоцкая.

— Тут по диагнозам разделение, — пояснил очевидное я.

— Все равно — как-то это неправильно! — буркнула Вика.

— Ну, скажи об этом Зое Давыдовне! — усмехнулся я.

От неосторожного резкого движения подкатила тошнота: все-таки сотрясение мозга есть сотрясение мозга!

— Тебе плохо? — озабоченно спросила Стоцкая.

— Не, нормально, — обронил я почти правдиво — приступ уже и впрямь миновал.

— А в памяти случайно провалов нет?

— А почему ты спрашиваешь? — нахмурился я.

— Ну… — смущение девочки насторожило меня еще больше. — Говорят, при сотрясении мозга такое часто бывает…

— Кто говорит?

— Так есть провалы или нет? — спрятала собственную неловкость за напускной строгостью моя подруга.

— Все, что было между нами — помню, — натянуто улыбнулся я.

— А раньше? — вопреки моему ожиданию, не удовлетворилась таким ответом девочка. — Начало смены?

— Ты насчет Яны?

— Нет, вообще! Например, на шахматном турнире ты какое место занял?

— Первое, — на автомате ответил я.

— А в первое отрядное дежурство чем занимался?

То есть это Вика все-таки про Казанцеву? Но откуда ей знать про карты и все остальное? Да и как-то это не очень похоже на Стоцкую — ни с того ни с сего подобные неоднозначные темы поднимать…

— В пионерской комнате торчал, — бросил я. — До одури листал газетные подшивки!

— А, ну хорошо, память в порядке, — неожиданно кивнула моя подруга.

Очень странно…

Мы еще немного поболтали — уже и вовсе о пустяках — и Вика с Алей и Толиком ушли восвояси.

* * *

На Юлю Стоцкая недобро косилась не зря: та повод давала — пусть знать об этом Вика никак и не могла, но, должно быть, что-то чувствовала.

В первый же день в изоляторе за обедом Семшова — такую фамилию носила моя соседка и товарищ по несчастью — пролила себе на пижаму борщ, и с тех пор щеголяла по палате в нижнем белье, похоже, ничуть при этом не смущаясь — даже наоборот, разве что не бравируя. Сперва в таким моменты я спешил деликатно отвернуться или хотя бы зажмуриться, но потом перестал: какого, типа, черта — это ее выбор!

Но на том Юля не остановилась. Следующим вечером, когда я пытался листать книгу — ту самую «Машину времени», некогда взятую Младшим в библиотеке и теперь тайком от медперсонала пронесенную мне Стоцкой (с моим диагнозом подобное возбранялось, да и роман я помнил неплохо, но последнее — даже к лучшему: толком сконцентрироваться на тексте у меня все равно сейчас не получалось), Семшова вдруг