Третья группа – “германо-большевистская”. Состав – политическая эмиграция, революционное подполье в России. Цель – социальная революция. Средство – вооруженное восстание и развал армии. Исполнители – “боевики”. Поддержка – германское командование.

Эти три группы работали, само собою разумеется, вне всякой связи друг с другом, каждая отдельно. Но их разрозненные усилия устремлены были в одном направлении. При этом “придворная” группа играла в руку “общественной” своей травлей государя и государыни, а “общественная” группа травлей всего “бюрократического строя” чрезвычайно облегчала работу “германо-большевистской” группы. Великие князья и дамы “света”, генерал-адъютанты и думские трибуны, земские деятели и военно-промышленные дельцы – все вместе прокладывали дорогу притаившимся в подполье марксистам и “боевикам”».

Я бы еще добавил очень существенный, а, скорее всего, основной фактор – совершенное нежелание основной солдатской массы дальше воевать как в действующей армии, так и в тылу. Мы уже говорили о начавшемся еще в 1916 году и все более активизируемом процессе братания на фронте. Надо помнить, что в этот процесс к началу 1917 года только в русской армии в той или иной степени включились практически все пехотные полки на германском и австрийском фронте. Не следует забывать, что дезертирство достигло немыслимых размеров. С фронта бежало более 200 тысяч военнослужащих, в основном нижних чинов. Брусилов именно о том времени писал: «В толщах армии, в особенности в солдатских умах сложилось убеждение, что при подобном управлении, что ни делай, толку не будет, и выиграть войну таким порядком нельзя. Прямым последствием такого убеждения является вопрос: за что же жертвовать свое жизнью и не лучше ли ее сохранить для будущего?» Вот вам и бунт во время Митавской операции с требованием мира, мгновенно подхваченный тысячами солдат.

Это на фронте, где дисциплина и боязнь ежеминутной гибели еще как-то сдерживали солдатские порывы. Германец не шутил и стрелял без предупреждения, несмотря ни на какие братания. Тыловые же части разлагались мгновенно и давно стали источником антивоенной, революционной заразы. Запасные полки насчитывали по 20–30 тысяч человек при офицерском и унтер-офицерском составе штатного полка в 4 тысячи штыков. Полки эти, вместо того чтобы размещать и готовить их в специальных лагерях, как это делалось во всех армиях мира, дислоцировали в столицах, крупнейших городах страны. Вся эта масса солдат, не имеющая оружия, офицеров, быстро развращалась тыловой жизнью и ничегонеделанием. Отправить их на фронт представлялось невозможным. Я уже приводил пример из воспоминаний маршала Василевского, как трудно было набрать маршевую роту и офицеров к ней в начале 1916 года. А мы говорим о 1917 годе. Новый офицерский корпус, в том числе и генералы, тоже далеко не весь был за войну до победного конца. Кастовая обособленность, корпоративная этика, особая офицерская честь давно приказали долго жить.

Ну и на кого мог опереться государь император? Первыми его предали, нарушив и не раз присягу, практически все высшее военное руководство, включая членов царской фамилии. Мы уже говорили о том, как опутывал тонкой лестью высший военный состав триумвират Родзянко – Львов – Гучков. А были еще Терещенко, Некрасов, Коновалов, Милюков, Набоков и далее по списку. Алексеева взяли лестью, Брусилова давней обидой, Эверта, Рузского, Гурко, Лукомского, Бонч-Бруевича и многих других тщеславием и большим самолюбием. Великий князь Николай Николаевич давно находился в большой и плохо скрываемой вражде к государю и государыне. Все они, прикрываясь льстивыми оборотами, по сути дела требовали отречения у того, которому присягали служить не щадя живота своего. Не могу не привести несколько отрывков из телеграмм этих вознесенных на вершину государем неблагодарных верноподданных. Вот, например, генерал-адъютант императора Эверт: «При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения Родины и династии, принять решение, согласно с заявлением Председателя Государственной Думы, выраженное им генералу Рузскому, как единственное, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии». А вот другой генерал-адъютант, Сахаров, с Румынского фронта: «Учтя создавшуюся безвыходность положения, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее болезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям». А вот и сам наместник Кавказа, главнокомандующий и родной дядя государя: «Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне небывалую роковую создавшуюся обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войне, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает принятые сверхмеры. Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненным молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство любви Вашей к России и к Нему. Осенив Себя крестным знамением, передайте Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особой горячей молитвой молю Бога подкрепить и направить Вас. Генерал-адъютант Николай». Сплошь генерал-адъютанты и верноподданные! Это потом сам государь обяжет присягать Временному правительству многих ничего не ведавших генералов и офицеров, а началось-то с верноподданных генерал-адъютантов. Тысячу раз прав так до конца жизни оставшийся верноподданным ранее упоминаемый нами бывший начальник Пажеского корпуса и командир армейского корпуса генерал Николай Алексеевич Епанчин: «Что должен был сделать верноподданный генерал-адъютант и дядя государя, получив депешу Алексеева? Он должен был ответить, что он не только не осмелится просить государя об отречении, но воспротивится всеми мерами, даже силою оружия, против тех, кто это сделает».

Они что, не понимали, что любая смена власти во время войны подобна катастрофе? Понимали, но бес оказался сильнее. С каким отчаянием вспоминает все это А. Керсновский: «Так дали себя обмануть честолюбивым проходимцам генерал-адъютанты императора Всероссийского. Невежественные в политике, они приняли за чистую монету все слова политиканов о благе России, которую любили сами искренно. Они не знали и не догадывались, что для их соблазнителей блага Родины нет, а существует лишь одна-единственная цель – дорваться любою ценою до власти, обогатиться за счет России… Самолюбию военачальников льстило то, что эти великие государственные мужи – “соль земли Русской” – беседуют с ними как с равными, считают их тоже государственными людьми. Им и в голову не пришло, что от них скрыли самое главное. Что удар задуман не только по императору Николаю Второму (которого они все считали плохим правителем), а по монархии вообще. Что их самих используют лишь как инструмент, как пушечное мясо и что они, согласившись по своему политическому невежеству продать своего царя, сами уже давно проданы теми, кто предложил им эту сделку с совестью».

Потом генералы попытаются объяснить свои действия, оправдаться, но, право слово, как-то неубедительно. Брусилов пишет: «Мне, любящему Россию всеми силами своей души, хотелось лишь одного: дать возможность закончить эту войну победоносно для России, а для сего было совершенно необходимо, чтобы неизбежная революция началась по окончании войны, ибо одновременно воевать и революционировать невозможно. Для меня было ясно, что если мы начнем революцию несвоевременно, то войну должны проиграть, а это, в свою очередь, повлечет за собой такие последствия, которые в то время нельзя было исчислить, и конечно легко можно было предположить, что Россия рассыплется, – это я считал безусловно для нас нежелательным и великим бедствием для народа, которого я любил и люблю всей душой. Какую бы физиономию революция не приняла, я внутренне решил покориться воле народной, но желал, чтобы Россия сохранила свою мощь, а для этого необходимо было выиграть войну».