Хирка закрыла глаза. Понимание пронзило её насквозь, как сталь. Всё кончено. Слишком поздно. Отпущенное им время вышло. Грааль не смог связаться ни с Дамайянти, ни со Скерри и теперь знает, что его держали за дурака.

Ример обшаривал одежду в поисках склянки с кровью, нужной для того, чтобы ответить Граалю, не зная, что сейчас заплатит за предательство Хирки.

Она села.

– Ложись, я найду, – она толкнула юношу на ледяной пол и сделала вид, что роется в карманах сброшенной им одежды, пока боролась с подступившими рыданиями. После того как Поток отпустил их, стало прохладно. Кожа покрылась мурашками. Дочь Грааля беззвучно извлекла клинок из ножен.

– Хирка… – кашлянул Ример.

Нужно спешить. Она встала на колени рядом с ним и положила руку ему на живот. А потом вонзила нож, надавила и вынула его. Из раны хлынула кровь. Обнажённый и преданный юноша закричал и вжался в лёд.

Хирка выронила оружие. Её тело оцепенело. Похолодело. Казалось, она больше никогда не сможет пошевелиться. Ример пополз, опираясь на локти, оставляя за собой красную полосу, которая в свете ледника выглядела чёрной. Потом сел и прислонился к стене. Он ведь Колкагга. Его мечи находились в пределах досягаемости.

Хирка ждала нападения и отчасти даже надеялась, что он схватит клинки.

Ример смотрел на неё. Шок прошёл. Страх проложил путь для чего-то другого. Для непостижимого умиротворения.

– Я… – раненый застонал. – Я думал, мне придётся сделать это самому. Отнять власть у… у Грааля. Но… – Он кашлянул, и его лицо исказила гримаса боли. – Если ты хотела, чтобы я умер, надо было просто сказать.

Хирка подавила всхлип, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Чувствуя, как жар Римера течёт между её бёдер, она смотрела на его горло. Во имя Всевидящего, почему ничего не происходит? Куда делся клюв? Он что, считает себя бессмертным?

Он же Колкагга.

– Нож смазан кровавой травой, – сказала она и не узнала собственный голос. Можно было подумать, что за неё говорил кто-то другой. – Скоро всё кончится.

Взгляд раненого парня вновь наполнился ужасом. Ример зашёлся от приступа кашля и был вынужден встать на четвереньки и положить одну руку на стену, как будто собирался встать, но безуспешно.

Он скорчился и захрипел.

Более красивого звука Хирка никогда не слышала. Звук спасения. И удушья. Она бросилась к Римеру и принялась стучать кулаками по его спине. Он содрогнулся. Клюв вышел наружу и упал на лёд. С губ юноши закапала густая кровь.

Не теряя времени, Хирка толкнула его на спину, зажала рану одеждой и крепко перетянула ремнём. Ример смотрел на целительницу остекленевшим взглядом. Она снова нашла нож, взялась ладонью за лезвие и полоснула, почти не заметив боли, – всё заглушал стук сердца. Хирка всё чувствовала и не чувствовала ничего.

Затем она убрала повязку с раны и стала капать туда свою кровь. Кровь первых. Кровь ворона. Так порез затянется быстрее. Оставалось лишь надеяться, что удар пришёлся в нужное место.

– Это не яд, Ример. Ты поправишься. – Хирка сомневалась, что он её слышит.

Полукровка подняла клюв и сжала его кровоточащей рукой. Плач вырвался наружу, причиняя невыносимые страдания.

Ещё немного. Нужно продержаться ещё немного.

– Я не знаю, какое имя ты носил раньше, – зашептала Хирка на умонийском. – Но я буду называть тебя Куро, как моего первого ворона. И моё первое сердце. Прими меня. Сделай одной из вас.

Клюв не отвечал и не шевелился.

А потом дочь Грааля услышала карканье. Над ледником летели вороны. Вечером они, как всегда, возвращались в Равнхов. И тут клюв дёрнулся в ладони. Хирка вздрогнула и выронила его.

Тело свело судорогой. Казалось, она слышит своё имя. Крик Римера. Но у неё больше не было имени. Она превратилась в сгусток страха и боли.

Кровеносные сосуды синими змеями вздулись на руках девушки. Она услышала какой-то звук и поняла, что рвётся кожа, но решилась взглянуть. Кости сжались. Шея дёрнулась вбок. Пространство изменило размеры. Перед глазами стояла пульсирующая краснота. Хирка скрючилась и заплакала.

Её тело разрывалось на части. Каждая его часть съёживалась. Каждая часть плакала. А потом полукровка расправила крылья. Все крылья. Она стала вороном. Она стала стаей. Она взорвалась чёрным и вылетела из трещины в леднике.

Рождённая изо льда.

Я есть. Кто я?

Неизвестность. Удивление, которого не должно быть. Откуда они?

Мы – ворон.

Ворон летел над зелёными ветками. Высокими и низкими. К некоторым спускался, над другими поднимался. Где-то внизу серебряными волнами блестела река. Хотелось взять её с собой, но водная лента была слишком велика. Она делала, что пожелает. Не имела ни начала, ни конца. И предназначалась для всех, не только для воронов. Им пришлось смириться.

Кто я?

Мы – ворон! Прекрати спрашивать.

Ветер как вода проходил сквозь перья. Он имел массу. Где-то давил сильнее, где-то слабее. Воздух не являлся пустотой. Ворон знал это. Откуда же появилось изумление? Чувство, что необходимо испытывать удивление? Кто же не понимает, что такое ветер? Ворон задумался. Но потом вспомнил, что это неважно.

Она не испытывала ни голода, ни холода, и здесь было безопасно. Она стала птицей.

Из земли торчали гнёзда бескрылых. Ворон взлетел выше. Они опасны, эти бескрылые. Не видят вдаль и не могут понять, что у реки нет начала. И конца. Ни у чего их нет. Хотелось отдохнуть, но страх влёк её вперёд.

Страх? Чего ей бояться? Она – ворон.

Кто ты?

Я Хирка!

Её охватил ужас, который растекся до самого хвоста. До кончиков перьев. Сердце казалось совсем маленьким, тело – тесным. Она направилась к земле. Стала падать камнем. Расправила крылья. Её тут же отбросило назад.

Мы не боремся с ветром!

Мы? Кто такие мы? Хирка хватала воздух. Она или кто-то другой? Она была птицей. Она позволила ворону взять верх. Она не умела летать. Это должен делать он. Он восстановил контроль. Справился с порывами ветра. С верхушками елей. Морем. Песком. Всё находилось не на своих местах. Она видела слишком много. Мысли разрывались в клочья. Распадались на кусочки. Разлетались во все стороны. Она была вороном.

Где мы?

Мы везде.

Хирка сощурилась. Всё казалось неправильным. И правильным. Бесконечно правильным. Всю свою жизнь она карабкалась вверх. На деревья, на крыши. Но такого не было никогда. Никогда она не представляла себя вороном.