кланяться велел. Он не хочет распри. Возврати ему Настеньку, и великий князь обещает удержать Клерконичей от набега.

— Я подумаю, — объявил Олег. — Дай мне поразмыслить, взвесить «да» и «нет». Через десять дней я тебе отвечу. Торопиться некуда. А пока останься у меня во дворце, познакомься с нашим житьём-бытьём. Девушки у нас огневые, — подытожил князь, зная слабость Блуда.

У того загорелись интересом глаза:

— Да неужто? Это дело. А невесты не сыщется у вас какой-нибудь состоятельной? Я вдовец третий год. Жёнка моя, Любава, дочь Свенельда Клерконича, в одночасье преставилась. Надоело куковать одному, точно перст.

— Отчего ж, найдём. Вот хотя б Ненагляда — у боярина Валуя. Славная девица. Сам бы взял её, но тебе уступлю как другу.

— И приданое отец даст приличное?

— Хо! А то! За меньшую, за Ирпу, мой Путята Ушатич взял четыре деревни, да лесное урочище, да четыреста гривен серебром. Не считая шуб, мехов и домашней утвари. За старшую же, почитай, раза в два поболе. Ведь и ты родом познатнее. Значит, можешь стребовать.

— Я бы поглядел на невесту. Коли мне понравится — мигом сговорюсь!

И действительно сговорился. Сам Олег выступал посредником. Как откажешь князю? Свадьбу сыграли шумную, с бубнами, колокольцами, с песнями и плясками, всё население Овруча, от велика до мала, упивалось мёдом и пивом три дня подряд. Правда, Вовк, худощавый и долговязый, выглядел немного комично рядом с полной и маленькой Ненаглядой, — ну да что судить! Дело было сделано. Блуд застрял больше чем на месяц, возвращался в Киев с молодой женой, раздобревший, невозмутимый. Спрашивал Олега:

— Что сказать Ярополку, как отговорить от похода?

— Ты, во-первых, скажи, что княгиню с её полюбовником в Овруче не встретил. Дескать, брат их не принял. Якобы весной поскакали на юг, во впадения Калокира. Во-вторых, что пока женился, ты объездил окрестности города, видел, как устроена у нас оборона — рвы, валы, стены, вышки — лучше не соваться. В-третьих, мол, Олег хочет с Клерконичами мира. И готов откупиться частью лесной земли, например, по Ужу и по Ирше. Вплоть до Малина. Пусть зашлют послов. Я их встречу, как подобает.

С этим новобрачные и уехали.

Весь остаток лета Овруч жил спокойно. Милонег заканчивал свои укрепления, а Путята занимался с дружиной. Помогали им бывшие причты Жеривола — Ёрш и Немчин. Князь послал воеводу на полюдье — сам остался в городе. Возвратившись, Путята доложил: слухи нехорошие; Блуду не поверили и хотели этой же осенью воевать Древлянскую землю; но опальный Жеривол напустил порчу на Мстислава — тот покрылся язвами, и кудесник вылечил его при условии, что набега не будет. А куда судьба повернётся на другое лето — Бог весть.

Так Анастасия и Милонег задержались в Овруче на вторую зиму.

Принцевы острова, весна 974 года

Анне исполнилось одиннадцать. Деревенский климат и физический труд сделали своё дело: золотушный болезненный ребёнок исчез, превратившись в здорового подростка. Красотой порфирородная принцесса не блистала — слишком тонкая длинная шея, длинноватый нос, доставшийся ей от отца, Романа II (точно такой же был у старшего брата, несовершеннолетнего императора Василия), безобразили её внешность, а хорошую добрую улыбку портили неровные зубы — широко сидящие, мелкие. Но спокойные глаза, тёмно-серые, тёплые, были превосходны. Улучшали впечатление пепельные волосы, загорелая кожа и изящные музыкальные пальчики, не сумевшие огрубеть даже после дойки, жатвы и сбивания масла. До отъезда с острова сестры, Феофано-младшей, настоятельница Лукерья разрешала принцессам не участвовать в общих работах. Но, оставшись одна, Анна заскучала и затем стала помогать сёстрам во Христе: птиц кормить и ухаживать за коровами, медленно втянулась и вошла в повседневный ритм. Анне даже нравилось подниматься рано, брызгать на лицо ключевой водой и нестись к бурёнкам, нравился и запах парного молока, пенистая его поверхность в наполняющемся ведре, ослепительно белый цвет. К овцам принцесса относилась равнодушно. Научилась прясть из полученной за год шерсти. Индюков сначала боялась, но потом привыкла и страдала даже, зная, кто из этих птиц предназначен к ближайшему закланию. А с собакой Эмкой сохранялись прежние хорошие отношения; псина немного постарела, не бесилась, не лаяла без причины, но обязанности сторожа исполняла исправно, и монашки её за это любили, угощали — кто куриными потрохами, кто бараньей косточкой.

Радостным событием в жизни Анны было появление болгарских царевен. Факт жестокосердия Иоанна и её старших братьев, отказавшихся отданного ими слова жениться, огорчил принцессу в высшей степени. Это выглядело бесчестно, мерзко; но зато крут приятного общения сразу увеличился, стало с кем секретничать и делиться сокровенными мыслями.

Поначалу царевны находились в подавленном состоянии. Их понять было очень просто: поменять гинекей Вуколеона — мягкие кровати, шёлковые простыни, вкус убранства комнат, нежную, приятную пищу — на простые деревянные кельи, тюфяки с соломой, домотканые платья, деревенский хлеб и похлёбку с луком; позолоченные ночные горшки — на обычную выгребную яму; запах притираний и заморской косметики — на навоз, пыль и мух, — от таких перемен хоть кто бы впал в уныние — что же требовать от воздушных созданий, от момента рождения находившихся в неге и богатстве? Старшая, Ирина, сутками лежала пластом — тихая, убитая. Ксения, напротив, кричала, говорила, что покончит с собой или разнесёт этот монастырь. Впрочем, время — лучший лекарь. Младшая замолкла, старшая окрепла и встала. Вместе ходили на молитвы, вместе помогали на кухне, подшивали полотна, ездили в посёлок за фруктами. Монастырский быт постепенно засасывал. Только иногда, разговаривая втроём, девушки могли пожаловаться друг другу. Начинала Ксения:

— Аньке хорошо, — хныкала она, — здесь четыре года, ко всему привыкла. От заправской монашки не отличишь. И ещё у тебя в жизни есть надежда: братья-императоры к власти придут, вытащат отсюда, замуж отдадут. А у нас? Ни семьи, ни родины...

— Да, умрём девицами, — подтверждала старшая.

— Не волнуйтесь, милые, — уверяла Анна. — Если я смогу оказаться в Вуколеоне, вы на острове уже не останетесь, вызволю вас на волю.

— Дай-то Бог, — осеняла себя Ирина крестом.

— Как дожить до этого? — грустно вздыхала младшая.

Иногда разговор касался тайной симпатии Анны к царю Борису.

— Он ещё не женился? — спрашивала принцесса, опуская глаза.

— Нет, конечно! На простой он не хочет, а на знатной не может — кто ж отдаст дочку за опального?

— Он такой красавчик, — говорила Ксения. — Если б не