как-то в долг… Нет, не в долг, но просто… Хотя бы чай… Парнишке плохо.

Продавец угрюмо посмотрел в сторону Санька и отвернулся. Похоже, он уже привыкший к подобным ночным историям, стал совершенно глух к просьбам подобных клиентов.

Захар посмотрел на своё отражение в стекле окна — серая помятая пижама, испачканная штанина, измазанный кровью рукав. Да уж, он бы и сам себе сейчас не дал и стакана воды. От этой мысли Захар содрогнулся. Он, ещё утром бывший уважаемым, респектабельным человеком в выглаженном дорогом костюме сейчас, к ночи, докатился до того, что стал нищим попрошайкой.

Продавец, крепкий упитанный парень, повернулся, держа в руках горячий чай.

— Сахар бесплатно, — сказал он, протягивая пластиковый стакан с кипятком.

Захар изумлённо посмотрел на того.

— Вы бы умылись, Захар Андреевич, — сказал продавец. — Еле узнал вас.

— Мы знакомы? — спросил Захар.

— Я предвыборные листовки когда-то с вашим портретом распространял, — ответил продавец. — Мне три тысячи штук их надо было раздать, так что я надолго ваш портрет запомнил.

Захар поспешил к Саньку.

Сладкий горячий чай, по словам Санька, чуть ослабил боль.

— Пойдёшь со мной или останемся здесь? — спросил его Захар.

— Буду идти, пока хватит сил, — ответил Санёк. — Как станет совсем невмоготу, приму таблетку. Не хочется умирать, вот бы растянуть последние часы…

Вышли на улицу. Захар заметил, что Санёк стал совсем другим.

Боль, видимо сильная, заставила его склонить голову. Санёк шёл теперь медленно, но вместе с тем, он как-то глубже вдыхал воздух, останавливался чаще. Казалось, он хотел рассмотреть каждую черту, запомнить каждую деталь ускользающего от него реального мира, который ему скоро предстояло покинуть.

— Ничего не останется после меня, — с сожалением сказал Санёк. — Вот после вас останутся дети, дом, этот город, ваши дела. А для чего я жил? Не понятно.

— После меня тоже немного останется, — ответил Захар. — Это только так кажется, что мои дела важны. Мне нравилась деятельность, так же, как тебе бездействие, но меня, через пару недель после смерти забудут, на моё место придёт кто-то другой. Останется только надпись и фото на надгробном памятнике.

— Грустно, — сказал Санёк.

— Грустно, — согласился Захар.

— Эх, знать бы точно, что будет после смерти. Не так страшно было бы умирать, — сказал Санёк.

— Ты как? Ещё одну улицу осилишь? — спросил Захар, замечая, как Санёк всё сильнее замедляет шаг.

— Не, Захар Андреевич, не дойти мне, — ответил он, опускаясь на тротуар. — Надо пить таблетку.

— Поискать воды? — спросил Захар.

— Не, — ответил Сашка. — Так проглочу.

Захар сел рядом. Санёк достал из кармана таблетку, ту самую, последнюю, которая должна была отнять его жизнь. «12 дней» было написано на ней. Захар, удивился. Очень сильная, сам он такие никогда не употреблял. Вот почему Санёк умирал так рано.

Сашка проглотил её так стремительно, что Захар даже не успел ничего сказать.

— Лучше уж умереть без боли, — сказал Санёк. — А знаете, Захар Андреевич, я ведь когда-то даже молился, а потом появился смартфон, и я совсем позабыл, что завёл его, чтобы под рукой был всегда Новый завет. Там смысл жизни, но я отвлёкся на другое…

Захар видел, что Санёк умирал. Его боль ослабевала, но вместе с тем уходила из тела Сашки жизнь. Через десять минут всё было кончено. У Захара защемило в груди. «Нет, надо терпеть», — приказал он себе.

Он остался один. Его спутник, лежал на земле. Тело Санька, безжизненное, размякшее светилось в темноте бледным светом серой пижамы.

«Кончено, но я ещё жив», — подумалось Захару. — «Надо идти».

Признаться, он не знал точного места, куда вёл Санька. Он просто хотел вывести его за пределы города, чувствуя, что там тот поймёт, узнает напоследок, что есть иная, реальная жизнь, а не та, о которой он привык читать в ленте бесконечных новостей. Захар хотел показать ему звезды, но этого не потребовалось. Захар видел, что в последний час Санёк прозрел сам, без его помощи.

Наверно, человеку надо просто куда-то идти. Не то человек существо, чтобы не иметь цели, не двигаться куда-то. Без этого лишь страдания, такова природа человека.

Снова защемило в груди. Эта боль не отступит, она будет повторяться снова и снова, слишком уж много сил отобрал сегодняшний день.

Захар, всё же, решил продолжить путь.

По дороге думалось о многом, о том, как была прожита жизнь, и как её бы следовало прожить. Вдруг многое увиделось отчётливо, ясно. Пришёл на память Павлуша, пожирающий всё подряд, ненасытный, а сам Захар, разве не был таким? Разве не поглощал он эту жизнь жадно, без разбора, без остатка, не пытаясь разобраться в том, что есть зло, а что добро, что погубит его. Марк Григорьевич, живущий ради удовольствий, который сейчас где-то принимает таблетку лишь для того, чтобы хватило сил насладиться ласками одной из женщин. А Захар, чем он лучше него? Стремился, во что бы то ни стало, добиться того, что может быть и не было нужно. Санёк, похоронивший себя в собственной бездеятельности, был, в противоположность Захару, потерявшему себя в нескончаемой активности, тоже близок и понятен. Даже в характере заносчивого Профессора виделось теперь нечто знакомое.

«Эх, разобраться бы со всем этим, но времени уже нет», — подумалось Захару.

Он пришёл. Многоэтажные дома остались позади. На прощанье они посветили ему издалека светом редких полуночных окон. Остался Захар и ночная тьма. Боль в груди стала нестерпимой.

Пойти бы дальше? Но куда? Он на месте. Тут, в прохладе окутавшего землю мрака, отчётливо был ощутим запах уходящего лета. Захар пришёл. Мысль о скорой смерти не пугала, с неизбежностью смерти он успел смириться. Последняя цель была достигнута, Захар ушёл от спёртого воздуха тесных улиц и пришёл туда, где ещё бушует предваряющее осень лето.

Последняя таблетка. Захар выпил её. Боль стала понемногу отступать. Захар сел на землю. Открыв рот, он вдыхал, втягивал в себя последние в его жизни глотки воздуха, несущего в себе уходящее лето…

Прошло десять, двадцать минут, смерть не наступала. Когда боль в груди окончательно стихла, Захар попробовал подняться. Он был жив.

Он был уверен, что ни он, ни врачи в своих расчётах времени смерти не ошиблись, но жизнь, к его изумлению, продолжалась.

Время шло. Вот уже небо с одного края из чёрного превратилось в синее, затем в бледно-серое, в след за ним весь небесный купол побледнел, а потом окрасился предрассветными красками и вот, наконец, огненный шар солнца показался из-за горизонта. Начался новый день.

Захар встал. Он был жив. Для чего дано ему было дополнительное время? Задумчивый, растерянный