— Сержант госбезопасности Гнатюк,— девушка опустила ствол автомата,— ОМСБОН НКВД*.

— Майор Копьёв!— представился в свою очередь я, опустив руки,— 13-я отдельная истребительная эскадрилья специального назначения. Можно сказать коллеги с вами. Вы спецназ наземный, а мы воздушный.

(* Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД СССР (ОМСБОН) — советское воинское соединение, входившее в состав IV (партизанского) управления НКВД СССР. Соединение находилось в непосредственном подчинении у Л. П. Берии.)

— Надо бы местных предупредить, чтобы уходили,— я кивнул в сторону деревни,— Немцы через пару-тройку часов могут заявиться и на них отыграются. Знаешь к кому здесь лучше обратиться, чтобы сорганизовал людей?

— Я местная и всех здесь знаю,— девушка немного грустно улыбнулась,— Это моя двоюродная тётка по отцу, её муж и сосед,— она вздохнув посмотрела на виселицу,— А времени, думаю, есть даже побольше. Немцы приехали из Лоева, а полицаев набрали из соседних деревень Крупейки и Синск. Так что пока опять соберутся, часов пять-шесть точно пройдёт, если не больше. А там уже и вечереть начнёт, а на ночь глядя они не сунутся. Сёмка!— она высмотрела кого-то,— Поди сюда!

Из-за плетня показалась вихрастая и абсолютно рыжая голова мальчишки лет 12. Он опасливо оглядел лежащие то тут то там трупы немцев и полицаев и, стараясь обходить их стороной, подбежал к нам.

— Беги, Сёмка, по деревне и скажи, чтобы все здесь собрались. Скажи командир Красной Армии велел,— девушка показала головой на меня.

Она как-то задумчиво посмотрела вслед убежавшему мальчишке и вдруг резко обернулась.

— Майор Копьёв? Лётчик-истребитель? Тот самый, который дважды Герой Советского Союза? Нам про вас на политинформации рассказывали.

— Уже трижды, товарищ сержант госбезопасности,— чуть заметно улыбнулся я. Похоже она уже давно здесь, в немецком тылу,— Вас как зовут? А то неудобно по званиям обращаться в такой ситуации.

— Маргарита,— девушка сверкнула глазами,— Только не называйте меня Марго. Лучше Ритой.

— А я Илья. Значит Рита? Пума?

— Почему Пума,— Рита недоуменно уставилась на меня.

— Если твоё имя Рита написать прописными буквами и прочитать по английски, то получится Пума. Это такая хищная и очень опасная большая кошка, которая живёт в Южной и Северной Америке. Её ещё называют горный лев или кугуар. Тебе, кстати, такой позывной подошёл бы. Есть в тебе что-то такое, кошачье и хищное,— сделал я комплимент, а сам вспомнил, как в одном из гарнизонов, где проходил службу Силаев, официантку в лётной столовой все звали Пумой. За глаза, естественно. Я по-началу и не понял, почему. Это потом мне объяснили фокус с её именем и его английской транскрипцией.

А на околицу, тем временем, начали подходить недавно разбежавшиеся отсюда люди. Встали чуть в стороне от лежащих на земле трупов. Кто-то крестился, кто-то откровенно плевался. Из-за угла крайнего дома показалась целая процессия, центром которой был невысокий парень в чёрной форме с белой повязкой на рукаве. Руки у него были связаны за спиной и ему периодически отвешивали пинка или затрещину, чтобы придать некоторое ускорение в ходьбе.

— Вось, таварыш камандзір, злавілі подлюгу!(Вот, товарищ командир, поймали подлюгу!)— дедок-белорус, что держал в руках верёвку, конец которой был привязан за шею полицая, смачно сплюнул под ноги,— У хляве ў Міронаўны хаваўся, Ірад! Гэта Міцька высялкоўскі. Гэта ён немцам цётку Ганну выдаў, што яна Рытку ў сябе хавае. (В хлеву у Мироновны прятался, ирод! Это Митька выселковский. Это он немцам тётку Ганну выдал, что она Ритку у себя прячет.)

Рита подошла вплотную к полицаю,— Ну, что, Митенька, выслужиться перед своими хозяевами хотел? Ну и где они теперь, эти твои хозяева? Или ты мне всё мстишь за то, что когда-то по морде тебе дала? Так я могу и повторить,— она повернулась ко мне,— Мы учились в школе вместе, а в 41-ом он меня на станции в форме видел.

— Я так понимаю это для тебя приготовили?— я показал на свободную петлю на виселице,— Вот и давайте его туда. Получит то, что заслужил. Именем Союза Советских Социалистических Республик!

Полицай нервно заозирался по сторонам и начал упираться ногами, когда толпа потащила его к виселице.

— Людзі добрыя, прабачце! Не забівайце! Хрыстом Богам вас прашу! Таварыш камандзір, пашкадуйце! Я ўсё што ведаю пра немцаў раскажу! (Люди добрые, простите! Не убивайте! Христом Богом вас прошу! Товарищ командир, пощадите! Я всё что знаю про немцев расскажу!)— завопил он, проглатывая слёзы и сопли. На штанах спереди у него расплылось мокрое пятно. Вот только никто на его вопли, сопли и обоссаные штаны не обратил внимания. Его поставили на скамью и, споро накинув петлю на шею, вопросительно уставились на меня. Рита, было, дернулась, но я удержал её за руку. Вот не знаю почему, но не хотел я, чтобы она выступала в роли палача. Поэтому сам подошёл к стоящему с петлёй на шее и рыдающему полицаю и со словами; — Отправляйся в ад, мразь, тебя там черти заждались!— выбил у него из-под ног скамейку.

— Таварыш камандзір! А нам тое што цяпер рабіць? (Товарищ командир! А нам то что теперь делать?)— обратился ко мне тот самый дед.

— Люди! Слушайте меня!— громко прокричал я,— Немцы скоро вернутся, поэтому собирайте всё самое необходимое и уходите! В лес, к родственникам, куда угодно! Те, кто к утру будут здесь, умрут лютой смертью! Немцы убъют вас, ваших детей и сожгут ваши дома!* Поэтому не медлите ни минуты!

— Людзі! Слухайце гэтага чалавека!— звонким голосом на белорусском прокричала Рита,— Я ведаю яго! Ён кажа праўду! Трэба крыху пачакаць ! Хутка тут будуць нашы! (Люди! Слушайте этого человека! Я знаю его! Он говорит правду! Нужно немного подождать ! Скоро здесь будут наши!)

— Эх! Калі толькі яны тут будуць?(Эх! Когда только они здесь будут?)— чуть слышно вздохнул дед.

— Два-три месяца нужно потерпеть, не больше,— смотрел прямо ему в глаза. Не знаю, что он там увидел, но лишь одобрительно кивнул и стал покрикивать на баб, разгоняя их по домам собирать пожитки.

— Не пойдут они в лес,— произнесла Рита, глядя вслед уходящему деду,— Тут у каждого в соседних деревнях родня, так что к ним подадутся.

(* В 1943 году немцы сожгли в деревне Бывальки 330 домов. На момент освобождения в октябре 1943 года в деревне из 420-ти домой уцелело лишь семь, в