А он … он в тот же миг узнал её… и потому досадовал на себя, ругал последними словами, что узнал только теперь. Нет, он конечно много раз догадывался, озарялся непонятным ощущением дежавю… но всякий раз малодушно отгонял его от себя, не решаясь поверить, что судьба может быть настолько благосклонна, а чудо столь реальным.

Она была маленькая и худенькая, словно тростиночка, а в свете огромной, невесть откуда всплывшей луны почти что прозрачная. К ней нельзя было прикоснуться, даже окликнуть голосом без опасения потерять, разрушить, как видение, как плод воспалённого воображения. Ею можно было только любоваться, отстранённо забившись в дальний угол, и из этого нехитрого укрытия изучать с дотошностью первооткрывателя все её детали и нюансы. В этом уже было и удовольствие, и щемящий восторг. Так он и сделал, не в силах преодолеть два уникальных, противоположно направленных действия красоты – неслыханную притягательность, влечение, с одной стороны, и вдохновенное благоговение, не позволяющее приблизиться ни на йоту, с другой.

Наконец они сошлись и долго ещё стояли, обнявшись, посреди пустеющего аэропорта, боясь потерять, выронить случайно из рук так чудесно обретшую плоть Любовь. «Пойдём, на нас смотрят», – наконец еле слышно произнесла она. «Подожди, – ответил он одними глазами, – я так долго мечтал о тебе сердцем, дай мне почувствовать тебя кожей».

А когда уже ранним утром следующего дня она сидела голенькая на огромной кровати, в которой спал, улыбаясь во сне, её Мужчина, и рассматривала большими, влажными от слезинок глазами его лицо, руки, всё его тело, немой, невысказанный вопрос звучал в её взгляде красноречивее всяких слов.

«Вот и всё произошло… Всё, о чём грезилось… Кто я для тебя теперь? Кукла, игрушка на одну ночь? Любовница, удобная тем уж, что не предъявит никаких претензий ввиду своей значительной удалённости? Жена…? Знаешь ли ты, понимаешь ли, что я сейчас сделала? Почувствовал ли, что я не просто отдалась тебе? Сегодня здесь я подарила тебе себя всю. Без остатка. Принял ли ты меня также?»

А он не слышал этих её вопросов. Он спал и видел сон, в котором вместе с ней бежал по горячему песку прибрежной полосы чудного дальнего острова, где зелёные стройные пальмы, ласковое тёплое море, высокое чистое небо, где никогда не заходит солнце, где вечно живёт и никогда не умирает Любовь.

Уже вечером он провожал Любимую в том же аэропорту, в котором вчера ещё встречал… мечтая, рисуя в кружевах фантазии легкую, невесомую бабочку в платье июлькового цвета. Она улетала в свою далёкую страну, в которую ему, казалось, навсегда заказан путь. Снова между ними образовывались города, страны, континенты, планеты, галактики… Но теперь они оба жили в одной вселенной – огромной, бесконечной, вмещающей в себя тысячи тысяч мирозданий. И в этой необъятности они были тесно близки друг другу. Ведь во всём мире и жили-то теперь единственно эти двое.

Я свяжу тебе жизнь

Из пушистых мохеровых ниток.

Я свяжу тебе жизнь,

Не солгу ни единой петли.

Я свяжу тебе жизнь,

Где узором по полю молитвы —

Пожелания счастья

В лучах настоящей любви.

Я свяжу тебе жизнь

Из веселой меланжевой пряжи.

Я свяжу тебе жизнь

И потом от души подарю.

Где я нитки беру?

Никому никогда не признаюсь:

Чтоб связать тебе жизнь

Я тайком распускаю свою.[83]

И вот она сидит на стиралке возле окна своей маленькой кухоньки и смотрит сквозь стекло на кусочек улицы её далёкого, весьма далёкого от России городка. От нетерпения жутко зудит под коленками, руки никак не могут отыскать для себя ни места, ни хоть мало-мальски полезного занятия, оттого настойчиво сминают в крохотный шарик цветной шуршащий фантик. Она вовсе не сладкоежка и конфеты не особо жалует, но ведь надо же что-то мять, иначе не высидеть этой нестерпимой муки ожидания. А она ждёт… уже долго, с самого утра… да что там с утра, кажется, вечность ждёт. И вот, вроде бы, дождалась… Сегодня, именно сегодня, этим жарким июльским днём, когда так заразительно светит солнце, когда холодное Балтийское море вдруг дыхнуло диковинным для его характера приветливым бризом, на небе ни облачка, всё как в далёком, оставшемся где-то за горизонтом молодости Баку… Сегодня должен приехать он… К ней… Не для редкого, хоть волком вой в ожидании, свидания,… а насовсем. И появиться сказочным Принцем на белом коне он должен именно на том кусочке улицы, на который она теперь с таким нетерпением смотрит…»

Аскольд вдруг остановился, запнулся на полуслове…

Роман был почти готов. Оставалось лишь дописать концовку, эпилог, запечатлеть как удачное завершение долгого и трудного испытания их встречу, непременно сопровождаемую жаркими объятиями, длинными поцелуями и горячими слезами радости. А всю их дальнейшую счастливую жизнь до самой смерти можно оставить для деятельного домысливания читателю. Да, именно так и следует поступить, ведь читатель наш так активен, так красноречив, настолько богат воображением во всестороннем исследовании чужой жизни, что лишить его этого права было бы неучтиво… несправедливо.

Аскольд и не собирался лишать, всерьёз рассчитывая на благосклонность и творческий позитив читательской мысли. Но встречу, счастливое сретение двух любящих сердец предстояло написать всё-таки ему. Богатов вдруг понял, что не хочет ничего сочинять и придумывать. Недаром весь роман был результатом всамделишных фактических переживаний и проживаний, плодом не его писательской, а непревзойдённой жизненной фантазии, которая непредсказуемее, оригинальнее, талантливее любого гения. Ведь эту книгу пишет Сам Господь Бог.

Аскольд поставил многоточие в рукописи, выключил ноутбук и, наспех собрав чемодан, помчался в аэропорт. Он даже не успел написать ей, но сочинял на ходу строчки последнего письма из очень уж затянувшегося их эпистолярного романа.

«Отсюда мне остаётся только просить тебя… подожди меня ещё чуток. Я так долго шёл к тебе, так трудно выковыривал из раковины небытия, что даже такое, виртуальное свидание с тобой мне кажется нереальным счастьем. Что же будет всего через несколько часов?!.. Я уже сейчас, как тогда, в час нашей первой встречи, будто стою у стойки регистрации в отеле и всеми фибрами ощущаю рядом теплоту, предчувствие, страх, дрожь и поистине девичью слабость твоего тела, стоящего в преддверии чего-то иного, возможно, погибели… Нам предстоит испытать это состояние ещё раз… Белла, только по-настоящему влюблённым Господь даёт шанс пережить вновь и вновь самые счастливые моменты их совместной истории. Для большинства же история никогда не повторяется. Она только порождает воспоминания и даёт повод для горечи о безвозвратно ушедшем, утраченном. Мы счастливые люди, что можем переживать всё вновь и вновь, как будто в первый раз. Мне ещё предстоит великое блаженство отнести тебя на руках в душ и наблюдать, как кучерявятся твои намокающие волосы, как сверкает капельками нежная, почти прозрачная кожа, как закрываются глазки, и из груди доносится сладкий стон блаженства, великого девичьего блаженства впервые отдаться любимому… А потом я буду спать, а ты сидеть голенькая на краю кровати и задавать мне свои бесконечные вопросы…»