Влияние Гражданской войны на ментальность персонажей нашего исследования улавливается и по биографическим материалам. Из биографий партийных функционеров Метростроя выясняется, что это поколение пережило начало социального взлета в годы гражданской войны. Простые необразованные рабочие и сельские жители, в годы Гражданской войны они превратились в комиссаров, командиров Красной армии или партийных активистов. Эта война наложила на них свой отпечаток, не говоря о том, что они, как правило, служили еще солдатами в годы Первой мировой войны. Благодаря войне они достигли ключевых постов и остались людьми милитаристского склада.

До мировой и гражданской войн эти люди были ничем, теперь же они вдруг стали распоряжаться жизнями многих других. Этот опыт отразился на их поведенческой манере позднее при «строительстве социализма». Состояние «на войне» и внутреннюю потребность «борьбы» они через время пронесли с собой, тем более что эта модель приветствовалась режимом как идеальная. Когда спустя годы они оказались вознесены на руководящие средние и высшие посты в учреждениях и хозяйственных организациях с их весьма посредственным образованием и столкнулись с ситуацией, что из-за собственной неспособности и дефектов системы дела шли не так, как предусматривалось, они не могли предложить других мер воздействия, кроме разоблачения «врагов» и «саботажников» и борьбы с теми, кто якобы задерживал социалистическое строительство.

Одному немцу, посетившему в 1932 г. СССР, бросилось в глаза, что на улицах Москвы много вооруженных людей. Речь при этом шла не столько о солдатах, сколько о членах партии и комсомола, которые по образцу гражданской войны разгуливали с револьвером за поясом:

«Ни в одном другом городе мира нельзя видеть столько оружия, а именно револьверов. Его специфическое значение для меня стало очевидным только за поясом членов правящей здесь партии. Револьвер стал оружием классовой борьбы, ради которой советский режим, как представляется, напрягает все силы в беспрестанном состоянии готовности […]

На любой улице, в каждой группе людей можно заметить, как под русской рубашкой одного или кожаной курткой его соседа вдруг висит более-менее тяжелый револьвер. Это члены партии, которые демонстрируют прежде всего народу свою привилегию на ношение оружия, и даже у 18-летних комсомольцев я заметил носимый под одеждой револьвер!»

«В Советском Союзе важен образ солдата. Это фигура, с которой в принципе связано все. […] Солдат настолько стал прототипом всей страны, что его нельзя однозначно выделить из остального населения. Солдаты и после окончания срока службы продолжали носить свои шинели и знаки различия. Члены комсомола и коммунистической партии в покрое своей одежды подражали армейской форме и с удовольствием носили револьверы под блузами и кожаными куртками. Повседневно наблюдаемой картиной жизни Москвы стали молодые рабочие с ружьями, возвращающиеся со стрельбища».

В 1930-е гг. в нарастающем объеме происходила милитаризация и условий труда: заработок и трудовые нормы практически стали служебным предписанием, производственные задания давались как боевые приказы. От рабочих требовали — по крайней мере теоретически — строгой дисциплины, а рабочую силу по указаниям администрации или партийных органов «мобилизовали» или перемещали в приказном порядке. Пропаганда развивала параллельно на стройках и заводах культ героев. Герою войны соответствовал теперь «герой труда».

Строительство Московского метрополитена с его экстремальными условиями блестяще подходило на роль заменителя войны, и потому партийным руководством стилизовалось в этом духе, что ощущали многие метростроевцы. В своей речи на открытии метро 14 мая 1935 г. Каганович охарактеризовал строительство метро как часть большой войны против отсталости страны и всех внутренних и внешних врагов:

«Мы, коммунисты, знаем, что ни один класс добровольно не расстанется с властью, и мы начали войну против старого мира. […] Мы боролись в октябрьские дни, потом в гражданской войне, мы сражались против интервентов и кулаков, против экономической и культурной отсталости страны, за новое строительство нашей страны, против оппортунистов в нашей среде. […] Московский метрополитен является одним из этапов этой большой войны, которую вы ведем уже на протяжении десятилетий, и прежде всего в последние годы. Мы боремся за новое общество людей, мы боремся за новые права человека, мы боремся против эксплуатации, против рабства, за сознательный добровольный труд на благо всего коллектива. […]»

«Мы боремся против природы, против плохих грунтов под Москвой. Московская геология проявила себя как дореволюционная (смех), она не симпатизирует большевикам, она ставит себя против нас».

Этот образ соответствовал, прежде всего, самосознанию комсомольцев. В комсомольском журнале «Молодой большевик» труд метростроевцев в шахтах был приравнен к подвигам героев гражданской войны:

«Когда […] приходят в штольню и слышат оглушающий грохот отбойного молотка, нахлынут воспоминания о пережитом из гражданской войны, проводят сравнения. Здесь, под землей, на глубине двадцать метров, тоже фронт, фронт социалистической ударной стройки.

[…] Хотя здесь нет ружей, патронташей и боевой выкладки, а отбойные молотки, кирки, лопаты… Однако в штольнях царит та же напряженная атмосфера. Люди преданы своему делу, чувствуют высокую ответственность. Есть геройство. Есть герои — ударники-комсомольцы, которые поставлены на решающие участки. Они штурмуют спрессованные столетиями слои глины, камня и гранита».

«В шахтах и штольнях сейчас сконцентрирована мощная сила. Здесь собрана армия из почти 15 тыс. комсомольцев! С фабрик и заводов Москвы идут последние сотни на Метрострой».

О войне с природой за год до речи Кагановича сочинил патетические строки Василий Лебедев-Кумач, работавший на Метрострое:

ПОБЕЖДАЛИ И ПОБЕДИМ!

В высокой степени милитаризован был не только язык пропаганды, функционеров и литераторов, но и лексика самих метростроевцев. Повсюду боролись, штурмовали, открывали фронты, обнаруживали и побеждали врага, отправлялись в походы, выигрывали битвы. «Я солдат и не оставлю поле битвы», — воскликнул инженер Ющенко, когда на 8-й дистанции обрушилась часть тоннеля и начальство потребовало, чтобы тот как отец семейства покинул опасную зону. На совещании начальников строительных объектов в декабре 1932 г. по поводу организации руководства один из выступавших сравнил центральный аппарат Метростроя с «Генеральным штабом», себя самого — с «командиром», а рабочих — с «простыми солдатами». В связи с введением системы единоначалия другой оратор употребил сравнение с Цусимским морским сражением.[173] «Во второй раз комсомол выдержал испытание на трудовом фронте, как и на боевом фронте», — высказался один комсомолец в своем «рапорте» по случаю соединения двух шахт. Потерю рабочего из-за болезни или травмы метростроевцы обозначали в интервью выражением «выйти из строя», которое обычно применялось по отношению к машинам (синоним «сломаться») или военном контексте («утратить боеготовность»).