жестоким? Ей совсем недавно исполнилось только семнадцать, настоящая жизнь еще не успела начаться, но уже заканчивается. А как же ее мечты и стремления? Как же все то, что она планировала реализовать в ближайшем будущем? Как же ее семья, в частности младшая сестра, которую ей не удастся поздравить с днем рождения, не удастся вручить уже заготовленный обещанный подарок? О чем думает этот нелюдь, измываясь над ней? О чем думала Лера, буквально отдав ее в лапы убийцы? Как теперь будут существовать мама и папа, которые посвятили ей так много лет своей жизни, немыслимо много сил и безграничную любовь? Для чего они ее растили – чтобы вот так вдруг лишиться ее? И что же последует после угасания сознания, за биологической смертью? Если ничего, если вообще ничего не будет – ни рая, ни ада, ни скитаний призраком по родным местам, – то каков же смысл жизни?

«Наверное, она не имеет смысла с самого нашего появления на свет».

Горькие слезы разочарования и неописуемой боли катились по ее лицу. Она была опустошена.

– Все пройдет. Все будет хорошо, – тихо проговорил мужчина, стоя перед девушкой на коленях, по-отечески нежно гладя ее по макушке, оголив лезвие ножа, которым воспользовался еще в начале экзекуции. – Сладких грез тебе.

Вдавив лезвие в шею, он без особых усилий острием вогнал его в плоть примерно на полтора сантиметра пониже угла нижней челюсти, пробив насквозь яремную вену. После чего медленно поступательными движениями разреза́л горло рваной дугообразной линией, ведя нож к противоположному нижнечелюстному углу. С каждым сантиметром кожа расползалась, оголяя подкожный жир, мышцы, трахею, и кровь фонтанчиком хлестала на рукоятку ножа, на грудь девушки и землю. А жертва, закатив глаза, брыкалась и кряхтела.

Закончив, убийца опустил голову девушки и удовлетворенно слушал свист и булькание, вылетающие из глубокой открытой раны, зачарованно наблюдал за тем, как тяжело вздымалась и опускалась ее грудь в попытках наполнить легкие воздухом, за ее предсмертной агонией.

Он подумал, что теперь у нее все будет хорошо. В детстве мама часто говорила ему: «Не переживай, все у тебя будет хорошо, вот увидишь». Возможно, она желала ему добра – по-своему, недоступным для понимания львиной доли человечества способом.

И он тоже желал добра этой девочке.

Глава седьмая

Когда в восьмом часу вечера Игнатию так никто и не позвонил, он заподозрил неладное. Из всех семерых сверстников ему был известен номер только одного из них, Антона. Ему он и набрал. Тому, как оказалось, тоже никто не звонил, а номера телефонов шестерых остальных ему, как назло, также были неизвестны. И в социальных сетях никто из них не появлялся онлайн как минимум последние часа три (по всей видимости, пока что всем было не до сетей, да и Игнат с Антоном заглянули туда лишь постольку-поскольку). А наведываться к кому-нибудь домой при таком раскладе дел – не вариант.

Спустя еще минут сорок Игнатий твердо решил: необходимо поменять план действий. Антон его поддержал.

И вскоре они сидели в полицейском участке, около получаса ожидая своей очереди – как по закону подлости, перед ними были еще двое. Они просили – просили настойчиво, – чтобы их выслушали в срочном порядке, но получили жесткий отказ. Ведь, как сказал один из полицейских, не такие уж они и важные особы, чтобы ради них игнорировать других людей. Когда очередь, наконец, до них добралась, они еще две трети от времени ожидания распинались, зачем и чего ради им загорелось отрываться в заброшенном доме (который, к счастью или нет, не один год уж как ни за каким конкретным частным лицом не был закреплен), да к тому же поздней ночью, вдобавок распивая спиртные напитки. Изначально ребята хотели опустить все могущие сыграть против них самих подробности о похождениях в хэллоуинскую ночь, едва ли не на ходу насочинив белиберды, однако дотошные легавые (знающие свое дело) резво пронюхали ложь и вынудили рассказать правду.

После – оба подростка и по одному госслужащему на каждого ехали в классическом УАЗе с красно-синим проблесковым маячком на крыше (который, однако, не был задействован), держа путь к заброшке в конце Красноармейской. Все бюрократические формальности было решено оставить на потом.

Что в участке, что сейчас сидя в авто, на заднем сиденье, Игнатий то и дело проверял мобильный на предмет возможных пропущенных вызовов, новых эсэмэс или появления в сети Максима, Леры, Лизы, Наташи, Арсения или Марины. Все так же – никаких известий, никаких весточек.

– Что, никто не звонит? – спросил тот, что сидел за рулем, высокий и в хорошей форме, с точеными чертами лица и густыми бровями (одна из которых была разделена надвое вертикальным шрамом), холодным проницательным взглядом посматривая на парней в зеркало заднего обзора.

– Ага, – ответил Игнат робко, поймав в зеркале взгляд.

– А сам-то чего не… – Запнулся. – Ах, ну да, ты же говорил: не знаешь их номеров.

– Ага.

Водитель прочистил горло.

– Слушайте, парни. Вот вы говорите, что ваши друзья вернулись в дом. И до сих пор никто не выходит на связь. А они, случаем, не конфликтовали с кем-нибудь в последнее время? С кем-то, кто мог знать: в такой-то день и такое-то время они будут там, в заброшке?

Игнат с Антоном переглянулись. Первый осторожно, неуверенно помотал головой, потом, смотря в глаза водителю через зеркало заднего вида, сказал:

– Не замечал ничего такого.

– Вы уверены?

– Да, – ответил Игнатий теперь твердо, без заминки, – не хватало ему допроса и ненужного внимания к своей персоне. К тому же он и правда не знал, мог ли хотя бы один из тех четверых за последние недели или месяцы нажить себе врагов.

Наполненный подозрительностью и недоверием взгляд продолжал буравить его глаза. Игнатию подумалось: даже если таковой конфликт имел место быть и он бы знал о нём, утаить правду от легавого за баранкой ему бы всё равно не удалось.

– Интересно… – сказал мужчина, хмыкнув, наконец вернув все свое внимание на