— Нет, — ответила она. — Что со звёзд упало, выкапываем. Опусти полог, пожалуйста. Что-то ветер поднялся…

Я закрыл клапан палатки, но о чём мы толковали, не забыл:

— А почему "тайна"? Даже если большой камень прилетел со звёзд и дырку в горах провертел, какая в этом тайна?

Она так глянула, что сразу стало понятно: чего-то я капитально протупил.

— Ты что, с Кольца свалился? Сам факт наличия гостя со звёзд — чудо. А что до "дырки"… — Рамзия покачала головой. — "Большой камень" прилетел во времена, когда здесь была равнина. Это не камень сделал "дырку в горах", это горы выросли вокруг места его падения. Как трава вокруг булыжника… представляешь?

— В этом тайна? Тайна в том, что горы не выросли на месте падения камня?

— Это, конечно, тоже странно, — согласилась она. — Но меня интересует другое: как память о падении метеорита дошла до наших времён, если само падение случилось задолго до появления динозавров? Память — вот что самое поразительное во всей этой истории. И твои гости в шёлковых бурнусах — хранители этой тайны. А то, что ты назвал "большим камнем", обычным метеоритом быть не может. Хотя бы потому, что "камней" было несколько. Часть упала в Северной Африке, часть — в Южной Америке. Азии тоже чуток досталось. Но самый крупный упал здесь. Другие места падения издревле прикрыты пирамидами. То ли человек завалил выходы, и пришельцы умерли. То ли пришельцы умерли, а люди возвели пирамиды, как надгробия. Не суть. Важно другое: отверстие под озером открыто от начала времён. И получается так, что эта штука, там, под водой, — живая, и как-то общается с нами, с людьми. Потому-то я и настаиваю: кто тебе рассказал обо мне? Кто тебе меня показывал?

— Раковина, — сказал я. — Прикладываю раковину к уху, и она шепчет картины.

— Шепчет картины? Как это?

— Откуда мне знать? — я на секунду задумался, а потом решил сказать правду: — До твоего появления я был уверен, что сошёл с ума. А теперь не знаю…

— И где эта раковина? — она приподняла голову и увидела на столике Ленкин сувенир. — Это она?

— Она, — ответил я, не двигаясь с места.

Рамзия, скрипнув раскладушкой, дотянулась до раковины и немедленно приложила её к уху. Замерла. Прислушалась. Даже глаза закрыла.

— Шумит, но что-то я ничего не вижу, — огорчилась она, усаживаясь обратно. — Может, покажешь, как это делается?

— Легко!

Но едва она передала мне раковину, как снаружи позвали:

— Ко-Ла! Ко-Ла!

— Легки на помине, — пробурчал я. — Это те чудики в балахонах. Сейчас опять на своём, хламидском, толковище откроют. Это недолго. Посиди здесь.

Она сдержанно кивнула и осторожно вытянулась на раскладушке. А когда я выходил из палатки, укрылась с головой под пледом. Замёрзла, наверное.

* * *

Снаружи было ярко, ветрено и солнечно. Гости жестами предложили расположиться у огнища. Костёр я ещё не разводил: Рамзия завтракала поздно. А до её появления мне хватало одного ужина. И то не каждый день. Так что хламидам пришлось дышать пеплом и греться у вчерашнего очага. Но они не возражали.

Сегодня их было пятеро. Двое ловко присели по другую от меня сторону выжженного в траве пятна, а остальные занялись уборкой территории, тщательно осматривая лагерь в поисках битой посуды, тряпья и обрывков бумаги. Шучу, конечно. Нет тут никакого мусора. Просто иногда эти друзья природы действуют мне на нервы.

Как обычно первым затянул тот, что помладше. Интересно они разговаривают: только губы! Никаких легкомысленных жестов, улыбок и подмигиваний. Только плавная, неспешная речь. О чём? — самому интересно.

Сижу себе, поглаживаю Ленкину раковину и смотрю на гостей: прямые чёрные волосы, смуглые лица, раскосые глазки. Щёчки матово отсвечивают на солнце. Хорошо сидим. А потом те, что на "уборке", ещё и жратвы подбросят. Не сказал бы, что хожу голодным, но халява всегда приятна: и душе, и желудку.

О! Второй заговорил. Вот как этот заткнётся, так они и начнут гипнотизировать меня. Оба. Молчком, но уважительно. А потом, когда я что-то пробормочу на их хламидский манер, они кланяться начнут. Будто понимают, что я им сказал. Только как это возможно? Если я сам не понимаю, чего говорю, откуда им знать, что я думаю? Говорю же — чудаки!

Но сегодня с привычным порядком не заладилось: с берега закричали. Двое, что со мной сидели, вскочили. Подбежали "дворники"… Ух! Какие резкие. Не ожидал. А вот и про меня вспомнили: протягивают находку, смотри, мол, чего нарыли…

Я и смотрю. Отчего же не глянуть, если кормильцам того хочется.

И вдруг узнаю вещицу — ха! Ремешок, которым Рамзия плотик увязывала!

А эти, в хламидах, не успокаиваются, напирают. Сразу видно — любознательность грызёт, обязательно им узнать надо: откуда у меня на пляже эта ленточка рисуется?

Я и ответил: громко и значительно. Только не спрашивайте "что", потому что я по ихнему не понимаю. Кажется, я уже об этом говорил.

Мне показалось, что они огорчились.

А потом один из хламид к палатке побежал…

…Ну, и вытащил Рамзию за волосы на свет Божий. Крики… визг.

Что дальше было, помню смутно. Только как-то сразу они перестали мне людьми казаться. Вижу не тела человеческие, а шарниры подвижные. Сгибаются-разгибаются, кружат, будто танцуют. Они быстры, а я быстрее. И всякий раз, как кто-то из них мне навстречу выдвигается, вот, ей Богу! — чувствую, куда руку приложить нужно, чтобы нападающий опрокинулся. И так со всей этой шайкой. Как они возле меня не изгалялись, какие только коленца не отплясывали, только танец этот всегда в пыли оканчивался.

Они что-то кричали, а я молчал. Они подзадоривали друг друга, а я своему новому умению дивился: по всему выходило, что скорость и чувство равновесия рулят, а тупая сила — до лампочки. Хоть один противник, хоть пять, хоть двадцать пять. Двадцать пять, наверное, даже проще: в свалке-то они друг дружке мешают… Впрочем, это если наваливаются глупо, толпой. Против согласованных действий команды одиночке не выстоять.

Но если соображать быстро: по скорости противников делить, по резвости сепарировать, — кого первым носом в пыль, кого вторым… то… я-то пока стою?

Так я и крутился, смотрел, как они вошкаются, сопят и потеют… как судорогой кривятся лица, как один из них в неудачном падении зацепил другого и надрезал ему ухо. Так у них ещё и ножи, что ли? Лезвия между пальцев? Ни фига себе "борьба"! Тоже мне, "друзья природы"… и сразу мне наскучила эта канитель.

И подумал я: "а не проще ли мне их убить"?

Но они мыслишку мою эту как-то просекли: разом умолкли и в стороны разбежались. И сразу тишина. Только Рамзия носом хлюпает. Видно крепко обидели её бесцеремонностью.

А говоруны да дворники обратно в людей обратились. Всё. Не было больше шарниров-сочленений с перекошенными от злости рожицами: обычные люди в разноцветных просторных плащах с капюшонами. Один прижимает ладонь к голове, и его пальцы окрашены кровью. Двое других поддерживают четвёртого, а тот едва ноги переставляет. Пятый, прихрамывая, просто уходит, придерживая себя за локоть и не оглядываясь…