— А вы что будете делать?

— Поищу другое жилье.

— В Бакли?

— Не знаю. Пока я был там лишь однажды и не наводил справок насчет домов, выставленных на продажу.

Кэрри немного помолчала. Она шла быстрым шагом. Ее длинные ноги споро месили снег. По левую руку от них заснеженные поля плавно спускались к озеру, справа тянулась к небу небольшая роща старых-престарых берез, между массивными стволами которых можно было видеть отпечатки следов кроликов и птиц. Над головой кричали грачи, а с пустого берега доносилось кряканье диких уток.

— Мне хотелось бы посмотреть вашу фабрику, — вдруг сказала Кэрри.

Сэму и в голову не приходило, что у нее может появиться интерес к фабрике, пусть самый поверхностный. Он с изумлением переспросил:

— Неужели?

— Вы как будто мне не верите.

— Просто там сейчас практически нечего смотреть. Огромное, пустое, сырое пространство, несколько красильных чанов и машин, которые удалось спасти.

— Но вы говорили, что здание сохранилось и само по себе представляет интерес. У вас есть ключ?

Спрашивала она серьезно, и он так же серьезно ответил:

— Конечно.

— Значит, можно как-нибудь его посмотреть?

— Если желаете.

— Я люблю смотреть на старинные здания и дома. Представляю, каким все было раньше, и пытаюсь вообразить, каким может стать. Наверное, вы переживаете из-за всего этого, ведь на вас возложена большая ответственность. Думаете, как все опять наладить.

Сэм задумался над тем, что ему предстоит. Да, он поставил перед собой почти неразрешимую задачу.

— Меня это и правда беспокоит. И в то же время — цель захватывающая. Конечно, я то и дело отчаиваюсь, злюсь, даже впадаю в агрессию, но трудности подстегивают энергию, особенно если есть люди, которые верят, что дело тебе по плечу. В Бакли есть надежный человек, Фергюс Скиннер, и он мне помогает. Я ему очень доверяю.

— Да уж, далековато вас забросило из Нью-Йорка.

— Будь я моложе, я бы, видимо, не взялся за это дело. Но мне тридцать восемь. Настало время начать сначала, а ничто не приносит такого удовлетворения, как начинать с нуля, но уже обладая опытом и знаниями.

— Но вам придется перейти на более низкий уровень.

— Да, в каком-то смысле это так. Однако, видите ли, я с детства наблюдал ткацкое дело, производство шерстяных тканей, и в глубине души крепко верю, что ничего нет красивее, удобнее и совершеннее, чем хорошо сшитый пиджак из твида. Пусть меня в нем забросают камнями, но вечером пиджак будет выглядеть как надо, и в нем не стыдно будет явиться на ужин. Мне нравится запах твида, я люблю трогать его, чувствовать на ощупь. Люблю шум хорошо пригнанных чесальных колес, стук станков, огромные бобины, на которые наматывается шерстяная пряжа. И люблю тех, кто работает на этих машинах, у кого навыки прядения, ткачества и красильного дела уже в крови двух-трех поколений. Так что я занимаюсь своим делом.

— Мне кажется, вы счастливый человек.

— Потому что делаю любимое дело?

— Не только поэтому. — Кэрри замолчала и посмотрела в небо на высоко летящего ястреба. — Потому что вы здесь будете жить. В этом огромном, чистом, неиспорченном мире. — Она снова пошла по тропинке. — Только подумать, вы сможете играть в гольф, стрелять фазанов и куропаток, ловить лосося. А вы рыбачите?

— Да. Мальчишкой в Йоркшире я ходил на рыбалку с отцом. Но ловил форель, а не лосося. И я не слишком люблю стрелять.

— Я тоже. Эти милые дикие птицы! Жалко смотреть, как они падают, подстреленные, на землю. А потом их подают на обед в ресторане «Савой», и они такие маленькие, не больше канареек.

Впереди показался парк, обнесенный причудливой кованой решеткой. Тропинка привела их к железным воротам, по обеим сторонам которых на постаментах лежали каменные львы со щитами в лапах.

Сэм и Кэрри подошли к воротам и остановились, глядя сквозь узорчатое железное плетение решетки на парк: на лужайки, постепенно, террасами, поднимающиеся к центру, и на сам Корридэйл. Это был особняк, построенный в викторианском стиле, с фронтонами и башенками из красного кирпича, частично скрытого зарослями виргинского плюща. Особняк был просторный и, пожалуй, чуть-чуть претенциозный, но привлекательный на вид и наводивший на мысль о преуспеянии и устойчивости бытия. На всех окнах были спущены занавески, но они выходили на южную сторону, и поэтому стеклянные рамы сияли отраженным солнечным светом. С краю, на верхней террасе, стоял флагшток, но флага, конечно, не было.

— Красивый вид, — сказала Кэрри. — Как хорошо жилось здесь когда-то Оскару.

— А вы хотели бы здесь жить?

— Вы имеете в виду этот дом? Этот парк?

— Нет, я имею в виду окрестности. Криган, например. Сазерленд.

— Я работаю. В Лондоне. И должна зарабатывать себе на жизнь.

— А, предположим, такой необходимости не стало бы? Вы бы согласились? Смогли бы похоронить себя в такой глуши?

— Не знаю. Так сразу не ответишь. Надо взвесить все «за» и «против». Чтобы оставить Лондон, мне надо быть свободной. Не иметь никаких обязательств. Ни за кого не отвечать.

— А разве вы не свободны?

— У меня есть Люси.

— Люси?

— Да, Люси.

Кэрри отодвинула засов, и дверца в воротах открылась. За ней начиналась довольно широкая дорожка. Прямая, как стрела, она пересекала парк, устремляясь к отдаленной березовой роще. Посередине дорожки, рядом со ступеньками, бегущими вверх по отлогому склону к дому, стояли каменные солнечные часы и резная деревянная скамья. Другой марш ступенек спускался, наоборот, вниз, к цветнику, осененному рододендронами и азалиями. Цветник, начинавшийся от каменной статуи какой-то мифологической богини, весь состоял из кругов, эллипсов и волнистых линий внутри большой окружности. Сейчас он был засыпан снегом, и контуры клумб лишь угадывались, словно рука художника нанесла углем несколько штрихов на белый лист бумаги.

— Именно из-за Люси я решила работать в Лондоне. Рядом с ней должен быть кто-то, на кого она могла бы рассчитывать. Кто-то, способный иногда извлечь ее из скучного, душного, целиком женского окружения, в котором, в силу обстоятельств, ей приходится жить. У нее нет шансов вырваться из него. И я должна сделать все, чтобы предоставить ей этот шанс.

Сэм обдумал ее слова. Потом осторожно возразил:

— Но, мне кажется, она производит впечатление счастливой.

— Да, потому что она действительно счастлива здесь. С Элфридой, Оскаром. И, конечно, с Рори Кеннеди. Поэтому возвращение в Лондон будет для нее настоящим ударом.

Сэму не понравилась такая роль незамужней «тетушки Кэрри». Она была слишком молода и слишком красива, чтобы посвящать свою жизнь только заботам о племяннице.