Динас мчался прямо на меня. Я поднял щит и, потрясая Хьюэлбейном, издал боевой клич, но в этот самый миг друид поворотил коня, взмахнул мечом над моей головой и поскакал к брату. Поравнявшись с Лавайном, он свесился с седла и протянул руку. Скарах еле успела отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта. Лавайн отбросил Диан и запрыгнул к лошади на спину. Я устремился за ними. Лавайн отчаянно цеплялся за брата, а тот изо всех сил сжимал луку седла. Я кричал, чтобы они остановились и приняли бой, но близнецы во весь опор неслись к темным деревьями, за которыми укрылись их уцелевшие товарищи. Я клял обоих на чем свет стоит. Стоял в воротах и обзывал их гнидами, трусами и поганью.

– Дерфель! – крикнула сзади Кайнвин. – Это ты?

Я бросил ругаться и обернулся к ней.

– Я жив. Я жив.

– Ой, Дерфель! – завыла Кайнвин.

Тут я увидел, что она держит Диан и что платье на Кайнвин уже не белое, а красное.

Я бросился к ним. Диан лежала у матери на руках. Я отшвырнул меч, сорвал с головы шлем и упал перед ними на колени.

– Диан, – прошептал я. – Диан, милая.

Искорка жизни мелькнула в ее глазах. Она увидела меня – правда увидела – и мать. Мгновение девочка смотрела на нас, затем ее душа отлетела тихо, как ночной ветерок, как пламя свечи, задутое сквозняком. Лавайн полоснул ее по горлу, прежде чем вскочить к брату в седло, и теперь маленькое сердце Диан остановилось. Однако она успела меня увидеть, это я знаю точно. Она увидела меня и умерла. Я обнял их обеих – ее и Кайнвин – и заплакал, как дитя.

Я рыдал над моей милой нежной Диан.

* * *

Мы взяли четырех пленных: одного сакса и трех белгов. После того как Мерлин закончил их допрашивать, я порубил всех четырех на куски. В ярости, с рыданиями, не ощущая ничего, кроме веса Хьюэлбейна в руке и бессмысленного удовольствия от того, как сталь рассекает мясо. Одного за другим, перед моими людьми, перед Кайнвин, перед Морвенной и Сереной, я, как мясник, забил всех четверых. Хьюэлбейн был уже по рукоять в крови, а я продолжал кромсать безжизненные тела. Руки стали алые и липкие, ярость моя могла заполнить весь мир, но все равно не вернула бы к жизни маленькую Диан.

Мне хотелось убивать еще, однако раненых врагов давно прикончили. Больше вымещать гнев было не на ком. Я подошел к перепуганным дочерям и стиснул их крепко-крепко – так, словно от этого зависела моя жизнь. Потом отнес обеих туда, где Кайнвин по-прежнему прижимала к груди мертвую Диан. Я мягко положил руки Кайнвин на плечи ее живых дочерей, потом отнес маленькое тело Диан к горящему сараю. Мерлин пошел со мной. Он коснулся посохом лба Диан и кивнул мне. Кивок означал, что ее душе пора отправляться по мосту из мечей, но прежде я ее поцеловал, опустил на землю, кинжалом отсек прядь золотистых волос и бережно убрал в сумку на поясе. Покончив с этим, я поднял дочь, последний раз поцеловал и бросил в огонь. Волосы и белое платьице вспыхнули сразу.

– Еще дров! – крикнул моим людям Мерлин. – Еще дров!

Они разобрали ближайшую лачугу и обратили пламя в огненное горнило, испепеляющее тело Диан. Душа моей девочки уже шла по тропе к призрачному телу в Ином мире, теперь ее погребальный костер ревел в ночи, а я с опустошенным сердцем стоял рядом на коленях.

Мерлин меня поднял.

– Надо идти, Дерфель.

– Знаю.

Он обнял меня крепко, как отец.

– Если бы только я мог ее спасти, – тихо проговорил он.

– Ты пытался, – отвечал я, проклиная себя за то, что замешкался в Инис Видрине.

– Идем, – сказал Мерлин, – нам надо до рассвета проделать большой путь.

Мы собрали то немногое, что могли унести с собой. Я сбросил окровавленные доспехи и взял отделанную золотом кольчугу. Серена несла трех котят в лукошке, Морвенна – веретено и кое-какую одежду, Кайнвин – мешок с едой. Всего нас было восемьдесят человек – копейщики, их семьи, рабы и слуги. Каждый бросил в погребальный костер какое-нибудь приношение: по большей части хлеб. Гвилиддин, слуга Мерлина, кинул в огонь крохотный челнок Диан, чтобы девочка могла кататься на нем по озерам и рекам Иного мира.

Кайнвин, идя рядом с Мерлином и Малейном, друидом своего брата, спросила, что делают дети в Ином мире.

– Играют, – веско и твердо отвечал Мерлин. – Играют под яблонями и ждут вас.

– Ей там будет хорошо, – заверил Малейн. Это был высокий, худой, сутулый молодой человек. В руке он держал старый посох Иорвета. Малейн еще не оправился от страшных событий ночи и опаской поглядывал на Нимуэ в ее грязном, забрызганном кровью платье. Повязку она потеряла, спутанные волосы висели отвратительными космами.

Кайнвин, узнав про грядущую участь Диан, догнала меня. Я по-прежнему корил себя за то, что остался смотреть бракосочетание Ланселота, но она уже немного успокоилась.

– Значит, так Диан было написано на роду, – молвила Кайнвин, – и теперь ей хорошо. – Она взяла меня под руку. – И ты жив. Нам сказали, что ты погиб. Ты и Артур.

– Он жив, – отвечал я.

Некоторое время мы в молчании шли за двумя одетыми в белое друидами.

– Однажды, – проговорил я наконец, – я отыщу Динаса с Лавайном, и смерть их будет ужасна.

Кайнвин сжала мой локоть.

– Мы были так счастливы, – выговорила она и снова начала плакать.

Я пытался найти слова утешения, но не понимал, зачем боги похитили у нас Диан. Позади, на фоне ночного неба, клубился дым и бушевало пламя. Соломенная крыша все-таки вспыхнула, и наша старая жизнь сгорала дотла.

Мы шли по извилистой дороге вдоль озера. Луна, выглядывая из-за туч, бросала серебристые отблески на камыши, ивы и тронутые рябью волны мелкого озера. Мы шли к морю, хотя я плохо представлял, что делать, когда мы туда дойдем. Ясно было одно: Ланселот вышлет за нами воинов, и надо искать убежище.

Мерлин допросил пленных до того, как я их зарубил, и теперь рассказал нам с Кайнвин все, что сумел выяснить. Мордреда якобы убили на охоте; по уверениям одного из пленников, убийца мстил за изнасилованную дочь. Артур, по слухам, тоже погиб, и Ланселот объявил себя королем Думнонии. Христиане поддержали его, видя в Ланселоте нового Иоанна Крестителя, предтечу второго пришествия Христа.

– Артур не погиб, – сказал я. – Нас отправили в ловушку, но просчитались. А каким образом Ланселот мог так быстро узнать о его смерти, если мы с Артуром расстались лишь три дня назад?

– Ничего он не знал, – спокойно отвечал Мерлин. – Просто рассчитывал, что Артура убьют.

Я сплюнул и произнес со злостью:

– Это все Сэнсам и Ланселот. Ланселот, вероятно, подстроил убийство Мордреда, Сэнсам пытался подстроить наше. Теперь оба получили то, что хотели: Сэнсам – короля-христианина, а Ланселот – Думнонию.