Пьетро успел поймать его взгляд. Антонио тянул руки к перилам, лицо его выражало восторг. Однако восторг этот в следующую секунду сменился ужасом — Антонио прыгнул недостаточно высоко. Подбородком он стукнулся о перила, пальцы его ухватили воздух. Пьетро ринулся на помощь и даже схватил Антонио, однако холодные влажные запястья выскользнули из его рук.

В ту же секунду в перила вцепился Мари. Он благополучно преодолел последние несколько локтей и теперь стоял на внешнем выступе лоджии.

— Мари! — взвыл Антонио. В голосе его слышался страх, красные ручищи рассекали воздух.

Марьотто не обернулся.

Пьетро проследил полет до конца. Антонио с тошнотворным хрустом приземлился прямо на затаившую дыхание толпу. У некоторых бегунов хватило ума попытаться его поймать. Остальные, не видевшие, как Антонио сорвался, невольно послужили ему подушками. Теперь Антонио лежал на земле, держась за собственную ногу, и выкрикивал слова, которых его невесте лучше было бы не слышать.

Пьетро улыбнулся:

— Мари, он здорово ушибся, но он жив.

Марьотто посмотрел вниз — и побелел как полотно. В тот же миг на его плечах откуда ни возьмись оказалось одеяло, и юношу поспешно увели с лоджии, потому что там уже становилось тесно из-за все прибывающих бегунов. Слуги несли плащи и теплые чулки. Кирпичи в каминах уже раскалились. Подогретое вино с пряностями дымилось в огромных чанах. Все было готово для того, чтобы привести в чувство замерзших и уставших бегунов, которые теперь кутались в одеяла и залпом пили вино, обжигавшее им глотки.

Явился распорядитель с длинной зеленой шелковой лентой, а также с живым петухом и парой перчаток для проигравшего. Кангранде решил не ждать последнего бегуна. Зеленой лентой наградили Монтекки. Пьетро пробрался сквозь толпу, чтобы поздравить друга.

— Ты как себя чувствуешь?

— 3-з-з-замерз-з-з-з, — клацая зубами, отвечал Марьотто. — Б-б-будто тысяча иг-г-г-голок в ноги впилась. Антонио н-н-не очень пострад-д-д-дал?

— Не знаю, — сказал Пьетро. — Пойдем поищем его.

— Мы д-д-должны его найти, прав-д-д-да?

— Ладно, победитель, оставайся тут, грейся. Я сам найду Капеселатро.

— К-к-к-капуллетто.

— Да, верно. Я забыл.

Прихватив костыль, Пьетро заковылял к выходу. По дороге он дернул за рукав лакея.

— Не знаешь ли, любезный, где пострадавшие бегуны?

— Кажется, в гостиной, синьор.

— Спасибо.

На первом этаже Пьетро пришлось наугад открыть несколько дверей, пока он не оказался в гостиной. Здесь остро пахло тростником, отсыревшим от снега, что нанесли бегуны. Горели свечи, факелы тянулись по всему периметру комнаты. Пострадавшие не злились на свои неудачи — все их внимание поглощали травмы. Личный врач Скалигера, Авентино Фракасторо, трудился вместе с непревзойденным по части врачевания ран Джузеппе Морсикато. Последний кивнул Пьетро, не отрываясь от растирания очередной ноги.

Антонио растянулся на длинной скамье. Его успели завернуть в несколько тяжелых одеял; на левой ноге, выставленной вперед, красовался лубок.

— П-п-пьетро! — обрадовался Антонио. — К-к-как там Дж-дж-джаноцца? Б-б-беспокоится обо мне?

Пьетро стало стыдно — он понятия не имел, чем сейчас занята Джаноцца.

— Конечно, беспокоится. Мы с Марьотто тоже волновались. Что с ногой?

— Перелом! — вздохнул Антонио. — Доктор говорит, дело плохо. Фракасторо наложил лубок, чтобы я не шевелился, но им еще предстоит совмещать края кости. Я несколько месяцев не смогу ездить верхом! — Лицо юноши исказилось. — А я ведь почти победил!

— Я видел, как ты прыгнул. Что произошло?

— Я стукнулся обо что-то голенью и потерял равновесие. Я рухнул на Баилардино! — с глуповатой улыбкой добавил Антонио.

«Удачно рухнул», — подумал Пьетро и тут же укорил себя за такие мысли.

В глазах Антонио появилась мольба.

— Не хочу, чтобы Джаноцца видела меня таким. Может, вы с Мари развлечете ее сегодня, ну, вместо меня?

Пьетро проигнорировал легкое покалывание в большом пальце левой руки.

«Это не предчувствие, — сказал он себе. — Это от холода».

— Я уже обещал зайти к донне Катерине, но, может, донна делла Белла к нам присоединится.

— Проследи, чтобы Мари был с вами. Я хочу, чтобы они с Джаноццей подружились!

— Я прослежу, — произнес Пьетро. — Обещаю.

На улице группа изрядно подвыпивших горожан подпирала украшенную фресками стену. Вдруг один из собутыльников выпрямился, будто внезапно палку проглотил.

— Боже праведный!

— Ты чего?

— Стена двигается! Богом клянусь!

— Да он просто перебрал!

— Может, я и перебрал, но вовсе не соврал!

— Да ну! Посмотрите-ка на силача, что может двигать стены палаццо!

— Говорю вам — она правда немного сдвинулась…

— Если такой толстяк навалится, так она и рухнет, чего доброго!

— Кто это сказал? Кто из вас назвал меня толстяком, пьяницы несчастные?

— Может, мы и пьяницы, но вовсе не лжецы!

— Дохляки! Да я мужчина в самом расцвете сил! Разуйте глаза!

— Как же, как же! Ты у нас Геракл!

И толстяка подняли на смех. Гогоча и подначивая, выпивохи ушли, и никто из них больше не вспомнил о движущейся стене.

Мари появился на лоджии лишь через полчаса, но зато при полном параде. Пьетро ждал его у дверей.

— Как я выгляжу, Пьетро? — вопросил Монтекки Великолепный.

Пурпурного фарсетто и других атрибутов рыцаря как не бывало: Мари нарядился в новые дублет и кольцони — бело-голубые, в соответствии с цветами клана Монтекки. Из-под шнуровки выглядывала розовая камича, через плечо шла зеленая лента победителя. Марьотто благоухал апельсиновой цедрой и мятой, темные кудри были тщательно расчесаны, а лицо чисто выбрито. Пьетро, не успевший ни принять ванну, ни переодеться, почувствовал себя неряхой.

— Бесподобно. Лучше, чем Антонио, — он…

— Спасибо! — Марьотто уже скользил мимо, к остальным гостям. Пьетро хромал следом, оглядываясь по сторонам. Данте ушел домой, зато появился Поко. Он ковылял по пятам за братом, косолапо ставя ступни, исколотые и кровоточащие сквозь повязки, и не умолкал ни на минуту.

— Ты меня видел? Ты видел, как я лез по стене? Я это сделал! И я был в самой гуще бегунов! Я не приплелся последним, как некоторые!

— Большое спасибо, ты очень любезен. — Решимость Пьетро ни на шаг не отставать от Марьотто перевесила внезапное желание задушить Поко.

Глаза молодого Монтекки блестели все ярче, по мере того как все больше рук протягивалось к нему для пожатия. Он уже успел несколько раз отказаться от мальвазии и сыра, предлагаемых поклонниками. Он шел стремительно, почти бежал, явно кого-то разыскивая.