Справедливости ради, надо сказать, что в данном случае критика относилась не к биографической библиотеке, как таковой, а к той концепции, которой придерживался автор. И таких критических упреков удостоилась не одна только эта биография. В августовской и сентябрьской книжках журнала Министерства народного просвещения за 1895 год была помещена рецензия на серию «Жизнь замечательных людей». В частности, там рецензировались пятьдесят три выпуска биографий русских деятелей. Среди очерков о писателях отмечались автором отзыва «слабее прочих биография В. Г. Белинского, составленная г. Протопоповым, и биография Салтыкова, принадлежащая перу г. Кривенко». О биографии Белинского рецензент писал, что она «носит характер какого-то философского трактата, наполнена всевозможными отступлениями… и не дает полного и более или менее определенного представления о литературной деятельности нашего критика». Рецензент журнала «Образование» указывал, что включение в серию биографии О. И. Сенковского (барона Брамбеуса) явная ошибка издателя. «Надеемся, что составители биографической библиотеки постараются быть построже в выборе своих замечательных людей».

Журнал «Русское богатство» упрекал издателя в отсутствии общей редакции книг библиотеки, из-за чего авторы стараются «внушить как можно большую симпатию к своему “замечательному человеку” — иногда за счет другого… также получившего место в биографической библиотеке». Рецензенты с достойной основательностью отмечали все авторские просчеты и небрежности.

Флорентий Федорович старался из всего, в том числе из каждого замечания прессы, справедливого или несправедливого, извлекать жизненные уроки. Получив письмо Соловьева, свидетельствующее о смятении и подавленности того фельетоном Михайловского, Павленков стремится ободрить молодого автора, предлагает ему новую программу для творческой работы. Ибо уже в следующем письме Е. А. Соловьев выражает свою готовность с головой окунуться в осуществление начертанной издателем программы. «Хотелось вот из каких биографий: Маркса, Лассаля, Петра Великого, Шекспира и Сен-Симона. Не все, разумеется. Предпочтительнее других — Маркс, Петр и Шекспир», — сообщает он Павленкову.

Флорентий Федорович просил авторов держать его в курсе дела во время работы над подготовкой биографий. Он старался по возможности контролировать этот процесс. Порой Павленков получал рукопись частями, читал ее и тут же отправлял в типографию. Так, получив часть рукописи от С. Н. Кривенко, Флорентий Федорович писал ему: «Вполне надеюсь на Ваше обещание, я сдаю сегодня в набор полученную от Вас часть рукописи. Если Вы доставите остальное на этой неделе, то перерыва в типографской работе не будет». Когда к автору было полное доверие, Павленков ради экономии времени мог и не читать рукопись. 6 декабря 1894 года он писал из Ниццы Р. И. Сементковскому: «Многоуважаемый Ростислав Иванович! От души благодарю Вас за радушие и спешу успокоить Вас насчет биографии Бисмарка. Само собой понятно, что Вы можете получать за нее весь гонорар, когда только пожелаете. Я заранее уверен в ее достоинствах, а потому считаю даже простой потерей времени читать ее в рукописи. Желательно только, чтобы она не выходила из пределов максимального объема подцензурных биографий, то есть 6 листов».

Но, пожалуй, такая практика была скорее исключением, нежели обычной нормой.

В письмах Е. А. Соловьева видим своего рода отчет о работе: «На днях Вам выслан Герцен». Или: «Пишу Гончарова, тихо, тихо пишу, так как вещь приятная во всех отношениях. Жаль только, что материалов мало, да и те слишком разбросаны. Ну, да справлюсь как-нибудь».

Еще в одном соловьевском письме Павленкову читаем: «Работаю над Гончаровым. Тема оказалась куда интереснее, чем я предполагал; жаль только, что собственно биографический материал очень скуден и разбросан. Но все же чувствую, что с Гончаровым справляюсь». К данному письму автором делается приписка: «Аксаковых закончил, кажется прилично. Побаиваюсь только цензуры».

Преследование именно с этой стороны являлось главным тормозом к реализации павленковского начинания. Это понимали авторы, об этом говорилось на страницах печати. «Русская мысль» писала в 1892 году: «Мы знаем, какими трудностями обставлено у нас предприятие, подобно биографической библиотеке Павленкова». Для издателя эти трудности касались почти что каждой книги. Вот строки из павленковской переписки. «На днях задержали биографию Л. Толстого, — пишет он Р. И. Сементковскому. — По справкам оказывается, что инициатива принадлежит Шебеке. Он предупредил Феоктистова, и тот, чего никогда не бывало, — сам явился в цензурный комитет и вопреки заключению велел арестовать издание». Обосновывая правомочность подобной меры, цензурный комитет в своем отношении в Главное управление по делам печати характеризовал эту книгу как своего рода прокламацию, рассчитанную на широкие массы читателей. Последнее сообщение ставилось в упрек издателю, ибо «биография Толстого в десять печатных листов предположена к продаже всего за 25 коп». А коль столь дешевая цена на книгу, значит, ее смогут прочесть многие. Это крайне нежелательно, по мнению цензурного комитета, а вернее тех, кто стоял на верху должностной лестницы в империи. Могут ведь прочесть, кому не положено, те страницы, где нескрываемо восхваляется деятельность писателя в последние годы, когда он заявил свои религиозные воззрения и нравственные заповеди, противопоставив их государственной религии. Павленков боролся до последнего, не соглашаясь на изъятие мест, запрещенных цензурой. Но в конце концов пришлось смириться, ибо в противном случае биография вообще не увидела бы свет.

Цензура обвиняла издателя в нарочитой дешевизне выпускаемых им книг, а общественность, наоборот, приветствовала эту особенность павленковских изданий. Журнал «Русское богатство» так отзывался о доступности биографической библиотеки: «Подобное дешевое издание делает честь г. Павленкову, а читатели должны поддержать его благое предприятие, сделав эти книги, столь доступные по цене, непременной принадлежностью своих библиотек».

В целом же вокруг серии «Жизнь замечательных людей» в общественном мнении, как уже отмечалось выше, вначале создавалась какая-то не совсем понятная обстановка. Возможно, новое всегда с трудом пробивает себе дорогу. Но не исключено, что действовали и какие-то другие пружины. Порой некоторые специально нагнетали нервозность. Так, Павленкову как-то сказали, что писатель П. И. Вейнберг резко отрицательно высказывался о серии. «До меня дошло известие, — писал Вейнберг Павленкову 12 января 1892 года, — что Вам кто-то передал, будто я “ругаю” Вас по поводу наших сношений из-за биографии Гейне. Что это за невыразимая чепуха и еще более невыразимая скверность, если это правда! Я говорил, что для меня — при тех условиях, на которых издаются Ваши биографии, — это работа невыгодная, и, пожалуй, даже убыточная. Но, думаю, что от такого заявления до руганья — достаточно далеко. Этакая любовь у иных к идиотским сплетням!»

Как уже отмечалось ранее, во взаимоотношениях с некоторыми авторами возникали немалые сложности. Кое-кто стремился записать за собой много героев, а с выполнением своих обязательств не торопился. Другие отказывались от своих намерений под самыми разными предлогами. Так произошло, в частности, с писательницей Е. С. Некрасовой. 26 октября 1891 года Флорентий Федорович писал ей: «Ваше письмо об отказе от биографии Рашели будет принято мною к сведению». И добавлял: «Очень жалко». Ибо, основываясь на обещании писательницы, Павленков успел к тому времени заготовить портрет Рашели для книги. «Что ж, он может подождать: клише — персона не великая».