— Пожелайте лучше себе, — ответила Орфамэй. — Вам она может потребоваться. А мне нет.

— Я сделал для вас все, что мог. Может, если б вы с самого начала рассказали мне побольше...

Орфамэй, недослушав, резко повесила трубку. Я же положил свою на место бережно, как младенца. Достал платок и вытер ладони. Подошел к раковине, умылся. Поплескал в лицо холодной водой, сильно растер его полотенцем и погляделся в зеркало.

— Вот ты и съехал с утеса, — сказал я отражению.

Посреди комнаты стоял длинный желтый дубовый стол с беспорядочными жжеными следами от сигарет по краям. За ним было окно с проволочной сеткой поверх матового стекла. За столом перед грудой бумаг сидел лейтенант Фред Бейфус. У торца, откинувшись вместе с креслом назад, восседал рослый, крепко сбитый человек с бульдожьей челюстью. В зубах он держал огрызок плотницкого карандаша. Лицо этого человека я вроде бы видел недавно на газетном снимке. Глаза его были открыты, он дышал, но иных признаков жизни не подавал.

По другую сторону стола находились две шведские конторки и второе окно.

К нему была повернута одна из конторок, за которой печатала какой-то отчет женщина с оранжевыми волосами. За другой — стоящей торцом к окну — развалился во вращающемся кресле Кристи Френч. Водрузив ноги на угол конторки, он глядел в распахнутое окно и любовался прекрасным видом на стоянку полицейских машин и заднюю сторону доски объявлений.

— Сядь сюда, — указал мне Бейфус.

Я сел напротив него в дубовое кресло без подлокотников. Далеко не новое, да и в лучшие свои времена уродливое.

— Это лейтенант Мозес Мэглешен из полиции Бэй-Сити, — сказал Бейфус. — Ему ты нравишься не больше, чем нам.

Лейтенант Мозес Мэглешен вынул изо рта карандаш, осмотрел следы зубов на его толстом восьмигранном конце. Затем обратил взгляд на меня.

Неторопливо, изучающе, методично оглядел. И, не сказав ни слова, опять сунул карандаш в рот.

— Может, я извращенный тип, — сказал мне Бейфус, — но ты мне кажешься не привлекательнее черепахи. — Он полуобернулся к женщине, печатавшей в углу на машинке. — Милли!

Та оставила машинку и взяла стенографический блокнот.

— Имя — Филип Марлоу, — продиктовал ей Бейфус. — На конце "у". Номер лицензии?

И снова посмотрел на меня. Я назвал ему номер. Оранжевая красотка писала, не поднимая глаз. Сказать, что при виде ее лица встали бы часы, было бы оскорблением. При виде этого лица на всем скаку встала бы лошадь.

— Теперь, если у тебя есть желание, — обратился ко мне Бейфус, — расскажи нам с самого начала, что ты делал вчера. Ничего не утаивая. Без запинок и пауз. Во лжи будешь уличен тут же — сведений у нас достаточно.

— То есть дать показания?

— Очень подробные, — сказал Бейфус. — Весело, а?

— Добровольно и без принуждения?

— Да, — усмехнулся Бейфус. — Все показания только так и даются.

Мэглешен глянул на меня в упор. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Записывать ей пока что было нечего. Тридцать лет работы отладили ее хронометраж.

Мэглешен достал из кармана толстую потертую перчатку из свиной кожи, надел на правую руку и сжал кулак.

— А это зачем? — спросил Бейфус.

— Я иногда грызу ногти, — ответил Мэглешен. — Как ни странно, только на правой руке. — Медленно поднял взгляд и уставился на меня. — Одни люди более разговорчивы, другие — менее, — небрежно сказал он. — Говорят, тут все дело в почках. Я знал неразговорчивых людей, которые быстро становились разговорчивыми, а потом несколько дней каждые четверть часа бегали в туалет. Словно бы у них вдруг открылось недержание мочи.

— Подумать только, — с удивлением произнес Бейфус.

— А еще есть такие, что могут говорить только хриплым шепотом, — продолжал Мэглешен. — Как боксеры, которым часто доставалось по шее.

И поглядел на меня, словно бы предоставляя мне слово.

— Есть еще и такие, что не хотят ходить в туалет, — сказал я. — Что усердствуют сверх всякой меры. Сидят в таком вот кресле по тридцать часов.

Потом валятся с разрывом селезенки или мочевого пузыря. Они слишком уж разговорчивы. И после утреннего заседания суда, когда в камере для пьяных никого нет, Ил находят мертвыми где-нибудь в темном углу. Может, их нужно было показать врачу, но всего не предусмотришь, так ведь, лейтенант?

— В Бэй-Сити мы все предусматриваем, — сказал он. — Когда есть что предусматривать.

На его лице играли твердые желваки. В глазах стоял какой-то красноватый блеск.

— Уж я бы устроил тебе веселую жизнь, — проговорил он, сверля меня взглядом. — Надолго б запомнилось.

— Не сомневаюсь, лейтенант. Бывая в Бэй-Сити, я всегда веселился — до потери сознания.

— У меня бы ты долго находился в сознании, малыш. Я бы специально позаботился об этом. Уделил бы личное внимание.

Кристи Френч, зевнув, медленно повернул голову.

— И что вы там в Бэй-Сити такие свирепые? — спросил он. — Как с цепи сорвались.

Бейфус кончиком языка облизнул губы.

— Мы всегда были свирепыми, — ответил Мэглешен, не глядя на Френча. — Нам так нравится. Такие вот типы, как он, постоянно выводят нас из себя. — И снова повернулся ко мне. — Значит, ты и есть тот самый голубчик, что позвонил нам насчет Клозена? Ты умеешь обращаться с телефоном-автоматом, верно, голубчик?

Я промолчал.

— Я с тобой разговариваю, голубчик, — сказал Мэглешен. — Я задал тебе вопрос, голубчик. Когда я задаю вопросы, мне отвечают. Ясно, голубчик?

— Продолжай дальше, и сам ответишь на свой же вопрос, — вмешался Кристи френч. — И если ответ тебе не понравится, ты можешь тогда так рассвирепеть, что начнешь сам себя лупить этой перчаткой. Испытаешь это удовольствие на себе.

Мэглешен выпрямился. На щеках его выступили большие красные пятна.

— Я приехал сюда за содействием, — неторопливо сказал он френчу. — Насмешек мне дома хватает. От жены. И нечего делать из меня мишень для острот.

— Содействие тебе будет, — ответил Френч. — Только не пытайся заткнуть всех за пояс репликами из старых фильмов.

Потом развернулся вместе с креслом и взглянул на меня.

— Давай забудем все, что здесь говорилось, и сделаем вид, что дознание только начинается. Я знаю все твои доводы. И я им не судья. Однако выбирай: будешь говорить или сядешь в камеру как важный свидетель?

— Задавайте вопросы, — сказал я. — Если ответы не понравятся, можете меня арестовать. Если арестуете, мне понадобится позвонить по телефону.

— Правильно, — кивнул Френч. — Если арестуем. Только ведь сажать тебя не обязательно. Можно поездить с тобой по всем местам. На это уйдет несколько дней.