Это можно устроить в любой день.

— Ты в дурном настроении.

— Да, в дурном.

Долорес вынула из сумочки длинную коричневую сигарету и осторожно вставила в золотые щипчики. Подождала, чтобы я поднес ей огонь. Не дождалась и прикурила сама от золотой зажигалки.

Держа щипчики рукой в черной перчатке с раструбом, она глядела на меня бездонными черными глазами, в которых уже не было смеха.

— Ты бы хотел улечься со мной в постель?

— Как и любой мужчина. Но давайте пока не будем касаться секса.

— Я не провожу резкой границы между делом и сексом, — спокойно сказала она. — И не пытайся меня унизить. Секс — это сеть, в которую я ловлю дураков. Кое-кто из них полезен и щедр. Иногда кое-кто бывает опасен.

И приняла задумчивый вид.

— Если вы хотите выяснить, — сказал я, — известно ли мне, что представляет собой определенный человек — то да, известно.

— Ты сможешь это доказать?

— Вряд ли. Полицейские не смогли.

— Полицейские, — с презрением проговорила Долорес, — не всегда говорят все, что знают. Не всегда доказывают все, что могут доказать. Ты, наверное, знаешь, что в феврале он десять дней просидел за решеткой.

— Да.

— Тебе не кажется странным, что он не освободился под залог?

— Я не знаю, на каком основании его держали в камере. Если как важного свидетеля...

— А ты не думаешь, что он бы мог изменить это самое основание на допускающее освобождение под залог — если бы захотел?

— Как-то не думал об этом, — солгал я. — Мы с ним не знакомы.

— Ты ни разу не разговаривал с ним? — небрежно, даже слишком небрежно, спросила Долорес.

Я не ответил.

Она коротко хохотнула.

— Совсем недавно, амиго. Возле дома, где живет Мэвис Уэлд. Я сидела в машине на другой стороне улицы.

— Я там случайно с кем-то столкнулся. Это он?

— Не пытайся обмануть меня.

— Что ж, ладно. Мисс Уэлд была со мной очень несдержанной. Я ушел злющим. И тут навстречу мне попался этот красавчик с ее ключом в руке. Я вырвал у него этот ключ и швырнул за кусты. Потом извинился, поднял ключ и вернул ему. Мне показалось, что он славный парень.

— Оч-чень славный, — протянула Долорес. — Он был и моим любовником.

Я хмыкнул.

— Как ни странно, мисс Гонсалес, ваша любовная жизнь меня мало интересует. Полагаю, в ней участвовало немало людей — от Стейна до Стилгрейва.

— Стейна? — негромко переспросила Долорес. — Кто такой Стейн?

— Бандит из Кливленда, которого в феврале застрелили перед вашим домом.

Он снимал там квартиру. Думаю, вы могли его знать.

Она издала серебряный смешок.

— Амиго, есть мужчины, которых я не знаю. Даже в Шато-Берси.

— Газеты писали, что он был убит в двух кварталах оттуда, — сказал я. — Меня бы больше устроило, если б это произошло прямо перед вашим домом. А вы смотрели из окна и все видели. Видели, как убийца дал деру, прямо под уличным фонарем оглянулся, свет упал на его лицо, и это оказался не кто иной, как старина Стилгрейв. Вы узнали его по накладному носу и высокой шляпе с сидящими на ней голубями.

Долорес не засмеялась.

— Тебя больше бы устроило такое положение дел, — промурлыкала она.

— Так мы загребли бы больше денег.

— Но Стилгрейв сидел в тюрьме, — улыбнулась Долорес. — А даже если бы и не сидел. Даже если бы, например, я оказалась в близких отношениях с неким доктором Чалмерсом, бывшим врачом окружной тюрьмы, который в одну из интимных минут сказал бы мне, что выдал Стилгрейву пропуск на посещение зубного врача — под конвоем, разумеется, — и как раз в тот самый день, когда произошло убийство. Пусть даже все это окажется правдой, разве лучшим способом использования этих сведений будет шантаж Стилгрейва?

— Не хочу хвастаться, — сказал я, — но я не боюсь Стилгрейва и даже дюжины таких, как он.

— Ну а я боюсь, амиго. В этой стране быть свидетелем убийства небезопасно. Нет, шантажировать Стилгрейва мы не станем. И будем помалкивать об убийстве мистера Стейна, которого я могла и не знать.

Достаточно того, что Мэвис Уэлд — близкая подружка известного гангстера и появляется с ним на людях.

— Надо еще доказать, что он известный гангстер, — возразил я.

— Разве мы этого не можем?

— Каким образом?

Долорес разочарованно скривила губы.

— Но я была уверена, что именно этим ты и занимался последние два дня.

— Почему?

— У меня есть свои причины.

— Не представляю, какие.

Она бросила окурок коричневой сигареты в пепельницу. Я подался вперед и загасил его тупым концом карандаша. Долорес легонько коснулась моей руки пальцем в перчатке. Улыбка ее была очень соблазнительной. Она откинулась назад и забросила ногу на ногу, в глазах заплясали огоньки. С последнего заигрывания со мной, по ее меркам, прошло очень долгое время.

— Любовь — как скучно это звучит, — задумчиво сказала она. — Поражаюсь, что язык, столь изысканный в любовных стихах, может назвать ее таким слабым словом. В нем нет жизни, нет звучности. Оно ассоциируется у меня с маленькими девочками в платьицах с оборками, с розовыми улыбочками, робкими голосками и, очевидно, очень грязным бельем.

Я промолчал. Долорес снова перешла на деловой тон.

— Мэвис будет получать теперь семьдесят пять тысяч за фильм и в конце концов дойдет до ста пятидесяти. Она пошла вверх, и ничто ее не остановит.

Разве что серьезный скандал.

— В таком случае, кому-то надо объяснить ей, кто такой Стилгрейв, — сказал я. — Почему бы не вам? И кстати, если мы будем располагать неопровержимыми данными, то как поведет себя Стилгрейв, видя, что мы подбираемся к мисс Уэлд?

— А разве ему нужно знать? Не думаю, что она расскажет ему об этом.

Собственно, я полагаю, что Мэвис порвет с ним напрочь. Но для нас это не будет иметь значения — если мы добудем доказательства. И если она будет знать, что они у нас есть.

Долорес рукой в черной перчатке с раструбом потянулась было к черной сумочке, потом побарабанила пальцами по краю стола и вернула руку на прежнее место. На сумочку она не смотрела. Не смотрел и я.

Я встал.

— У меня могут оказаться перед мисс Уэлд кой-какие обязательства. Вам это не приходило в голову? В ответ Долорес лишь улыбнулась. — И поскольку дело обстоит именно так, — сказал я, — не думаете ли вы, что вам пора убираться к черту?

Долорес взялась за подлокотники и, все еще улыбаясь, стала подниматься.