Теперь, в этом мотеле для свиданий, Джо заиграл соленую комическую пьеску «Что за штука между нами?», голоса сливались – глубокий хрипловатый Сонин и его тенор, неожиданно чистый и высокий для такой могучей грудной клетки: она выводила мелодию, а он подпевал. Звучало хорошо, и Соня успокоилась. Может, все у них и получится. Голоса многого стоят. Она заиграла рулады, раздражаясь на западающую клавишу и прикладываясь по чуть-чуть к его «ершу». Немного выпив, он играл свободнее. Как и она. Лучше всего действовал линимент.

– Ты их взял напрокат? – спросила она.

– Небольшое дельце. Не волнуйся, все в порядке. Ты вспомнила, как называется та забегаловка? И что за город? Я добуду наши аккордеоны, не волнуйся.

– Я посмотрела по карте. Это может быть только Морли – помню, там была длинная пустая дорога, перед этим городом. Но я не посмотрела, как называлась закусочная.

Он бросил на нее презрительный взгляд.

– Ну и какой от тебя толк? Вот что я тебе скажу: мы уедем завтра утром, и я проторчу в этом ебаном Морли хоть целый день, но найду ублюдка, который забрал наши инструменты, я размажу этого черномазого по дороге, он у меня превратится в клубничное варенье. – Джо опрокинул в себя виски и со стуком поставил стакан на стол.

– Хорошо, хорошо. Возьми вот. – Она достала бутылку «Краснокаменного лекарственного линимента доктора Джоупса» с силуэтом бегущей лошади на этикетке. Джо отмерил ей в стакан крышечку и долил сверху пива.

– Пей медленно, лучше подействует.

– Не волнуйся! – Едкое горькое тепло расползлось по всему телу, вслед за вторым глотком натянулись голосовые связки. Стакан опустел, а рот и горло стали совершенно сухими.

– Хватит? Или еще? – Ему было жаль бутылки линимента.

– Я готова, я готова, все отлично. – Высокий хрипловатый голос звучал теперь так, как он любил больше всего, – экстазом и саднящей болью.

До концертного зала «Полония» они доехали на такси, чтобы аккордеоны не переохладились на колючем морозе. Улица была запружена машинами, клаксоны гудели, а возвышавшийся в этой гуще полицейский взмахами рук направлял поток в нужную сторону.

– Ну и толпа, – заметил Джо, когда они объехали здание и свернули за угол к служебному входу. Настроение поднималось. Добрая толпа – вот что им было нужно. Он даже озаботился Сониным самочувствием:

– Ты как? – Она не ответила. В огромном зале топтался народ, кучкуясь у концессионных ларьков и столиков – там громоздились искусно раскрашенные яйца, расшитые жилетки с треугольными лацканами, деревянные кружки, кольца колбасы, пироги, замысловатые бумажные фигурки, срезанные с «Дерева жизни», петухи и курочки, флажки, подписные квитки на «Польско-американский репортер»; в одном киоске собирали деньги семье преподобного Юзефа Журчука из западной Польши – какой-то маньяк ворвался в церковь прямо посреди мессы и его зарубил его топором – брошюрки о круизах через Атлантику на пароходе «Баторий», гордости «Гданьско-американских линий»; на другом ларьке висел большой красный транспарант: «ЗАЩИТИМ ПОЛЬСКУЮ ЧЕСТЬ!»

– Ты иди, – сказал он Соне, – а я посмотрю, что там такое. – Оказалось, «Общество защиты польских американцев» собирает деньги, чтобы выставить иск Ассоциации американских кинематографистов за фильмы, оскорбляющие честь и достоинство поляков – назывались «Тарас Бульба»[295], Тони Кертис и Юл Бриннер, а также «Не позволяйте никому сочинять мне эпитафию»[296]вместе с целым списком других картин, о которых Джо никогда не слыхал; отдельная петиция предназначалась голливудским продюсерам и призывала их представлять поляков в хорошем свете, благо тем есть чем гордиться, и почему бы не снять фильм о военной карьере, например, Пуляски или Косцюшко.

Вокруг будки с «Польской честью» собралось множество хиппи. Джо стало слегка не по себе: польские хиппи, какие-то дикие наряды, яркие деревенские рубашки и короткие штаны, но большинство успело облачиться в расшитые жилетки, так что длинные волосы цеплялись за жесткие нити толстых плечевых стежков. Немало было и ветеранов вьетнамского контингента – мускулистых коротко стриженных парней в футболках, каждый с легкостью раскрутил бы тяжелый молот – они хлопали друг друга по плечам и поглядывали на выстроившиеся вдоль задней стены холодильники, которые откроют только после конкурса, когда начнутся танцы. Шум голосов перекрывал клацанье откидных кресел – там, в глубине, рассаживалась по местам спрессованная толпа.

Гримуборную оборудовали в коммунальном стиле – перегородки отделяли раковины и места перед зеркалами. Соня вытащила прокатные аккордеоны из футляров и поставила их под стол рядом с обогревателем. Она рисовала на раскрасневшемся лице дуги бровей, красный кончик дожидавшейся своей очереди губной помады торчал из позолоченной коробочки, как собачий член. Костюм Джо висел на крюке. Соня подняла голову и подмигнула, мотнув подбородком в левый закуток. Джо сделал непонимающие глаза, и она показала, снова кивком головы, чтобы он посмотрел сам. Джо с равнодушным видом прошел через весь зал к двери туалета, бросив по дороге взгляд на соседей – там готовились к выходу братья Бартосик. Но на месте был только Генри. На обратном пути Джо остановился и спросил:

– Здорово, Генри, как дела? А где Кэсс? Все в порядке? – На виду был только один аккордеон и один набор грима.

– Застрял в пробке, там страх что творится. – Метнув на Джо быстрый злобный взгляд ледяных глаз, Генри отвернулся, теребя полоску материи.

Уже в собственном закутке Джо усмехнулся Соне и принялся намазывать на лицо жирный слой грима, придавая себе вид жизнерадостного здоровяка. Если Кэсс где-то пьет и не успеет приехать, или уже приехал, но валяется пьяный, то первое место у них в кармане – даже с прокатными инструментами. На сцене уже начался конкурс, открыли его «Король и королева детской полечки», в уборной были хорошо слышны чересчур быстрые переборы «Польки конькобежца», волна аплодисментов и одобрительный свист. Овация стихла, только когда вышли «Лучшие комики с аккордеонами». Пока Джо волновало только одно: они с Соней выступали предпоследними, а самый желанный последний номер достался Бартосикам. Ну что ж, тут ничего не поделаешь. Он бочком пробрался к кулисам, чтобы хоть пару минут посмотреть на комиков. Толпа орала, заливаясь смехом по любому поводу, радовалась даже шутке о том, как женщина спускается с горы на лыжах и с аккордеоном в руках.

«Польские полечные лодыри» Стас и Станки показали грубоватый, но смешной номер. Стас нарядился в юбочку из резиновых цыплят и соорудил себе гигантский розовый бюст с елочными лампочками вместо сосков, которые загорались вишневым светом, когда он нажимал на спрятанную в ладони кнопку. Волосатые ноги заканчивались башмаками с большими круглыми носами, в таких обычно ходят литейщики. Нелепые груди и эти красные лампочки застревали в мехах аккордеона, и Стас то и дело вскрикивал АХ! АХ! от притворной боли, распевая одновременно «Они всегда в пути». Станки, одетый в тесный черный костюм, играл, сильно наклонясь назад и продев руки под коленями – поясница выгнулась, а аккордеон лаял что-то свое между черными шелковыми лодыжками. Слышались выкрики: