Иоина указал на Сроли.

— Я! — произнес Сроли без всякого смущения, к удивлению присутствующих. — Я ее привел, чтобы она рассказала все, как было, а я — чтобы объяснить, какое отношение имели к этому такие, как вот этот, — добавил он, указав на Иоину.

— Он? — спросил реб Дуди, смешавшись, и взглянул на Иоину.

— Да, вот эти «иоины» и вот эта развратница! — резко ответил Сроли, уже не обращая внимания на почтенных особ, собравшихся за столом у реб Дуди.

— Что все это значит? — всполошился реб Дуди и крикнул, насколько позволял ему слабый старческий голос. — Кто этот человек? — обратился он к Лузи.

— Это тот, о ком только что говорили, он привел свидетельницу своей невиновности.

— Броха! — послышался вдруг возглас Шмулика, все время стоявшего молча в стороне и внимавшего обвинительным речам реб Дуди. И только потом, увидав Броху и Сроли, он понял, что обвиняют Сроли. А когда Сроли заговорил спокойно, решительно и твердо, заручившись поддержкой Брохи, которую сам привел, Шмулик увидел, что Сроли не сомневается в победе. Однако Шмулик опасался, как бы Иоина не переманил Броху на свою сторону, пригрозив ей, что потом с ней рассчитается, если она осмелится выступить против него. И Шмулик воскликнул: — Броха, говори правду!.. Правду говори!.. Не бойся… Я тебе приказываю! Я, Шмулик!

— Я женщина честная, — снова заговорила Броха плаксивым голосом, почувствовав себя между многих огней: тут и знакомый Иоина, и незнакомый Сроли, и Шмулик — последнего она, видимо, тоже знала и имела представление о его силе, когда он за кого-либо заступается. — Ребе, я честная женщина… Это только занятие мое такое… правду говорю… Вот этот человек, — указала она на Сроли, — пришел ко мне, выпивши, от него, от Иоины… — Тут она с испугом взглянула на того, чье имя назвала.

— А? — с озлоблением крикнул Иоина, чьих намеков, похоже, Броха не поняла или не пожелала понять, упомянув его имя не к добру.

Казалось, он вот-вот налетит на нее, и Броха от страха втянула голову в плечи.

Да, она чувствовала себя меж многих огней: во-первых, попала к раввину, в общество людей, близко стоящих к Богу, которого Броха боялась, несмотря на то что занималась делом отнюдь не богоугодным; во-вторых, боялась Иоины, которому была обязана, как и он ей, не одним выгодным дельцем и которому не хотела становиться поперек дороги; затем — Шмулик, который, видно, на чьей-то стороне, но не на стороне Иоины, способного не только оказать услугу, но и устроить каверзу… И наконец, этот Сроли, побывавший у нее сегодня дважды; в первый раз он вручил ей деньги и оба раза требовал лишь одного — говорить правду. В противном случае он пригрозил расквитаться с ней… От всего этого в голове у Брохи все перепуталось, и, озираясь по сторонам, она смогла сказать то, что было легче всего, — правду, которую можно поведать просто, без напряжения, без изворотов, ничего не скрывая.

— Ребе! — воскликнула она. — А с девкой он ничего не делал, потому что был пьян… Он ее не тронул. Она как пришла, так и ушла холодная…

— Мейлах! — вскричал вне себя реб Дуди, кликнув на помощь своего долговязого служителя, когда услышал последние слова Брохи, от которых стал отряхиваться, как если бы гады ползучие обсели его тело. — Горе позору сему! — произнес он, бессильно опуская руки. — Что здесь творится?! — снова всполошился он.

— Что это все значит? — растерянно спрашивали сидевшие за столом.

— Логово разврата! Притон воров у меня?! — крикнул не своим голосом реб Дуди. — Уходите! — брезгливо махнул он рукой в сторону Брохи, Шмулика, Сроли и Иоины. Последний, хотя и был вхож к нему, потерял доверие, когда реб Дуди увидал, что он в компании с теми, кто принес в его дом позор и бесчестие. — Смотрите! — обратился он вдруг к Лузи, который сидел, ошеломленный и оскорбленный постыдным зрелищем, свидетелем коего его заставили быть. — Смотрите, до чего вы их довели! До позора, до разврата, до необходимости иметь дело с такими, кто не в состоянии держать ответ за свои действия… Причиной всему те, кто стоит во главе… Вы, Лузи Машбер, вы… И мы — я и все здесь собравшиеся — вас уведомляем и предупреждаем, что город молчать не станет, город не пощадит виновного, кем бы этот виновный ни был, какое бы место ни занимал, какими бы связями ни обладал… Пламя вспыхнуло, и нужно гасить его, делая все, что в наших силах, используя все средства, которыми располагает город, вплоть до изгнания нечестивца, предания его в руки иноверцев и даже кровопролития! — кричал реб Дуди громче, чем позволял ему голос.

— Да, даже до кровопролития! — поддержали гости, в том числе Иоина, которому эти слова реб Дуди пришлись особенно по душе…

— Иоина! — снова раздался голос Шмулика, который понял, что слова раввина о кровопролитии относятся к Лузи и его людям, и можно было видеть, как засверкало бельмо Шмулика, готового полезть в драку с тем, чье имя он назвал. — Иоина, я еще не умер! Я, Шмулик! Будешь иметь дело со мной!..

— Молчи! — приказал Иоина, махнув рукой, и словно свел на нет его силу и значение в споре.

— Уходите! Уходите! — крикнул наконец реб Дуди, обращаясь одновременно и к Иоине, который, казалось, был на его стороне, и к его противнику — Шмулику, и к Брохе, и к Сроли, требуя, чтобы все они покинули дом, зараженный их присутствием, словно чумой. — А вас, — обратился он напоследок к Лузи, уже опустошенный и прежним тихим разговором, и последовавшими затем возбужденными выкриками, — а вас, Лузи Машбер, я еще раз предупреждаю от имени общины: помните, город молчать не станет и постарается вымести эту нечисть.

— Какую нечисть? — попытался Лузи вставить слово в свою защиту. — Ведь у него (он указал на Сроли) имеются свидетели.

— Свидетели?! Вот такие? — Реб Дуди указал на Броху. — Такие не могут быть свидетелями, они — позор нашего народа, и только ваши приверженцы, а может быть, и вы сами могут считать их своими…

— Что?! — встрепенулся Лузи.

— Что сказал реб Дуди? — словно с цепи сорвался Сроли, и, если бы его не удержали, он, представ перед реб Дуди, сказал бы такое, чего не только сам раввин, но и все собравшиеся здесь, даже стены, должны были бы устыдиться…

Но в эту минуту на пороге комнаты вдруг показались две женщины — обе одетые по-зимнему, в пальто и в платках на голове. Достаточно было взглянуть на одежду, чтобы сразу же определить, что это люди богатые, очень богатые…

То были издавна знакомые нам Гителе, жена Мойше Машбера, и ее дочь Юдис, которые только что подкатили в пролетке к крыльцу реб Дуди. Они ехали не из дому, а с «Проклятья», где жил Лузи. Дома они Лузи не застали, узнали, что его вызвал раввин, и отправились к нему.

Это случилось после тяжких дней в доме Мойше Машбера; после того, как он заключил тайный договор со Сроли Голом и подписал другие договоры, о которых здесь не место рассказывать; а главное — после того, как в те же дни стало ясно из диагнозов отдельных врачей, а также медицинских консилиумов, что положение больной дочери Нехамки безнадежно и что дни ее, а может быть, и часы сочтены…