Когда 3 февраля армейское руководство объявило о завершении боев под Сталинградом, по предложению Геббельса был объявлен трехдневный траур — все театры, кино и места развлечений были закрыты.

После этого в народе стало распространяться убеждение, что ранее пропаганда представляла слишком оптимистическую картину происходящего на фронтах. Теперь же в представлениях немецкой общественности настала реакция — всё стали видеть в черном свете. Некоторые гауляйтеры доносили, что кризис доверия к информации грозил перерасти в кризис доверия к политическому руководству.

Чтобы увековечить Сталинградскую эпопею, Гитлер приказал подготовить «Книгу памяти». Местные партийные группы получили задания собирать письма солдат 6-й армии и передавать их в Минпроп. Ответственным за публикацию писем был назначен ближайший сотрудник Геббельса Шварц фон Берк, а автором-составителем — военный пропагандист 637-й пропагандистской роты лейтенант Гейнц Шретер. Книга была издана, но получилась очень тяжелой, Геббельс назвал ее «невыносимой». По ряду позиций она совершенно не соответствовала тем целям, которые стояли перед пропагандой, но отступать было поздно: сборник опубликовали.

Информационный отдел вермахта, ведавший фронтовыми сводками, разработал свой особый язык: так, отступление на Восточном фронте называлось «успешные оборонительные бои»; обозначение безнадежных ситуаций — «тяжелые, ожесточенные бои» или «бои с переменным успехом сторон». Сотрудники Веделя умели жонглировать географическими названиями: например, 8 мая 1944 г. говорилось о боях за Севастополь, а 9 мая — о боях в районе Севастополя, 10 мая — о боях за плацдарм Севастополя, 11 мая — о боях западнее Севастополя, 12 мая — о боях за «наш объединенный плацдарм западнее Севастополя», а 13 мая, наконец, о «наших арьергардных боях у Севастополя», что означало сдачу Севастополя.

Важнейшими постулатами геббельсовской военной пропаганды были: то, что война навязана немецкому народу, что в войне речь шла о жизни или смерти немецкого народа, что война является тотальной. Первый тезис сформировался с началом войны, второй появился после нападения на СССР, третий — после Сталинграда. В одной из инструкций Геббельс заявил: «Мы проиграем войну, если не сможем мобилизовать на борьбу все силы». Он предложил сформировать специальную инстанцию, которая бы получила все полномочия для реализации идеи тотальной войны. В этот орган Геббельс хотел включить рейхсляйтера Бормана, рейхсминистра Ляммерса и самого себя. Геббельс считал, что для отправки в ближайшее время на фронт 1 млн. солдат необходимо закрыть в ближайшее время многочисленные кафе и рестораны, ввести строжайшую трудовую повинность. Указ Гитлера от 13 января 1943 г. начинался словами: «Тотальная война является первой нашей задачей в борьбе за достижение победоносного и долгожданного мира». Этим указом было предусмотрено освобождение всех сил и средств для усиления вермахта и военной промышленности. Вакантные места в важных с военной точки зрения отраслях производства должны были замещаться за счет менее важных в военном отношении производств. Еще 22 ноября 1942 г. Гитлер поручил генералу от инфантерии фон Унру возглавить управление по проверке всех немцев, имеющих «броню» от призыва, и отправления на фронт хотя бы части признанных ранее негодными для фронта (u.k. — unabkommlich). Все крупные гражданские строительные или производственные проекты были заморожены. Геббельс требовал, чтобы все мужчины от 16 до 65 лет и все женщины от 17 до 50 лет зарегистрировались в ведомствах ДАФ. Первоначально народ был настолько воодушевлен тем, что наконец будет достигнуто справедливое распределение всех трудностей, что в пересказах СД часто говорилось о стремлении немцев видеть в последовательной реализации всех установок тотальной войны проверку искренности режима в стремлении действительно последовательной и без оглядки на ранги и звания мобилизации всей страны на борьбу. Геббельса эти вести только обрадовали: «Я позабочусь о том, чтобы дочери плутократов перестали праздно болтаться, а взялись за работу». В этом же выступлении Геббельс сказал, что подобные радикальные настроения народа убеждают его в том, что немцы не утратили мужества и требуют более суровых мер по полной мобилизации всей страны на смертельную борьбу.

18 февраля 1943 г. Геббельс произнес речь во Дворце спорта в Берлине, он обратился к аудитории с 10 наводящими вопросами: верит ли народ в окончательную победу, готов ли страдать и выносить трудности ради этой победы, одобряет ли народ введение смертной казни за мошенничество и спекуляцию, одобряет ли привлечение к производственному труду женщин и т. д., короче, — одобряет ли народ тотальную мобилизацию? Разумеется, на каждый такой вопрос Геббельс получал громогласное «да», аудитория была специально подобрана, тщательно подготовлена и состояла из нацистов. Не удивительно, что общественные отклики на эту речь были позитивны. Аналитики СД отмечали, что на народ большое впечатление произвела осведомленность министра пропаганды и то, что он полностью в курсе настроений немецкой общественности.

В своей речи Геббельс старался использовать немецкий страх перед русскими: он говорил, что европейская культура в опасности, что опасности можно избежать только при условии стопроцентной мобилизации всех немцев, невзирая на их социальное происхождение. Практически это было объявлением войны «господам из высшего общества и их напомаженным и с завитыми волосами дамам, щеголям, которые утром верхом разъезжают по Тиргартену, а вечерами засиживаются в ресторанах»[54]. В передних радах перед министром пропаганды сидели специально отобранные инвалиды с ампутированными конечностями, опекаемые сиделками, ветераны войны, 50 кавалеров Рыцарского креста с Дубовыми листьями. Для статистики в зале были собраны рабочие, интеллигенция, крестьяне, женщины — эта публика якобы была точным срезом немецкого общества. Именно к ним были обращены слова Геббельса: «Вслед за наступающими советскими дивизиями следуют команды ликвидаторов из евреев, а за ними поднимается призрак террора, голодной смерти, анархии». Слова министра были обращены и к Западу и к нейтралам, которые должны были осознать исходившую от СССР опасность.

Интересно отметить, что документальный фильм с репортажем о речи 18 февраля произвел на немцев столь же большое впечатление, как и на присутствовавших в зале. Оператор смог передать атмосферу выступления и заразить ею присутствовавших на киносеансе зрителей. В дальнейшем, однако, началось действие иных факторов в немецком восприятии и оценках пропагандистского напора и давления в процессе «тотальной мобилизации». СД стала доносить, что все чаще пропаганду стали расценивать как нетактичную и грубую, а ее инициатор сильно утратил в доверии. В окружении Гитлера долгое время после Сталинграда считали, что возникшее к пропаганде недоверие вскоре удастся преодолеть. СД передавала 8 февраля 1943 г., что первый шок прошел, но впоследствии оказалось, что это было не преодоление шока, а состояние полуобморочного равнодушия и растерянности — настолько тяжелое впечатление произвел Сталинград на немецкое общественное мнение.