— Отец сказал, что ты больше не работаешь со мной как психолог. Поэтому мы теперь можем говорить только про шахматы. Вся эта фигня с психотерапией закончилась.

— Он сказал тебе то, что ему было выгодно. Если уж я начал работу, то хочу довести ее до конца. Твоя мама с этим согласна.

— Да знаю я. Она мне сама об этом сказала. Они с отцом здорово переругались по этому поводу.

Услышав эти слова, Хулио внутренне обрадовался. Такой поворот дела облегчал его задачу.

— Ну так вот, представь себе, что я продолжаю работать с тобой как психолог по двум причинам. Во-первых, это желание твоей мамы, а во-вторых, я действительно хотел бы тебе помочь. Вот только времени у меня совсем не остается. Флажок того и гляди упадет. Так что у тебя есть последняя возможность помочь мне.

Нико недовольно засопел, явно высчитывая, стоит ли предложение Хулио цены, запрошенной за него. Он ясно видел, что психолог не шутил, не пытался попусту запугать. Омедасу ведь ничего не стоило выставить его за дверь клуба и перекрыть ему все пути к любым турнирам. В общем, надежды Нико на то, чтобы стать настоящим шахматистом, были бы похоронены, причем раз и навсегда.

— Ладно, что ты хочешь услышать? — недовольно буркнул он.

— Я уже знаю, что тебе бывает очень нелегко. Мне нужно только одно: чтобы ты разрешил мне помочь тебе, наконец-то поверил мне. Что именно, в конце концов, мешает тебе отнестись ко мне с доверием?

Ему было видно, что Николасу становилось все более неуютно. Мальчик старательно развернул свой гамбургер, но, похоже, аппетит у него совсем пропал.

Он хлебнул кока-колы через соломинку, посмотрел Хулио в глаза и сказал:

— Значит, ты говоришь, что на отца не работаешь и плясать под его дудку не собираешься.

— Как видишь, нет.

Нико не отрывал от него взгляда, словно оценивал степень искренности этих слов.

— Но раньше-то ты за него был. Он ведь тебе платил.

— Да. А теперь попросил меня прекратить заниматься с тобой. Я же, как видишь, здесь. Мы по-прежнему ходим в клуб. Так что до твоего отца, как ты уже и сам имел возможность убедиться, мне особого дела нет. Гораздо важнее для меня ты.

Хулио стал замечать, что Нико стоило все больших усилий сдерживать свой страх и неуверенность. Что ж, торопиться ему было некуда. Он сложил руки на груди, откинулся на спинку стула и попытался расслабиться.

— Поверь, тебе же станет легче, если ты мне все расскажешь, — настойчиво повторил Омедас.

Николас посмотрел на него настороженно, но без враждебности. Он явно не был уверен в том, что поступает правильно, как, впрочем, и сам Хулио.

— Ни к чему замалчивать то, о чем давно хочешь рассказать, — на всякий случай добавил психолог.

Похоже, наступил момент переходить к решительным действиям. Хулио вынул из кармана рисунки и разложил их на столе перед Нико. Тот на время даже потерял дар речи. Омедас воспользовался этим и спросил мальчика о том, кого именно он изобразил в своем творческом порыве.

В следующую секунду лицо Нико исказилось от гнева. Он вскочил со стула и почти закричал:

— Да ты… да как ты смеешь рыться в моих вещах!

Мальчишка резким движением схватил рисунки и прижал их к себе. Омедас выдержал небольшую паузу и чуть виновато улыбнулся. Он понимал, что сейчас все висело на волоске, причем очень тонком и уже без того достаточно натянутом, поэтому решил чуть сбавить обороты:

— Ты, между прочим, тоже не стал проявлять чудеса деликатности. Кто взял мой блокнот и не только прочитал его, но и оставил в нем свои пометки? Уж поверь, тот дневник — вещь куда более личная, чем твои рисунки. Так что успокойся и, будь добр, сядь обратно за стол. Если ты будешь так вот стоять и кричать, то разговор у нас не пойдет.

Хулио удалось добиться своего. Нико все-таки сел обратно на стул. Несколько секунд они молчали и напряженно глядели друг другу в глаза. Каждый по-своему осмысливал случившееся.

— Попрошу тебя больше так не делать, — сквозь зубы процедил Хулио. Напряженность атмосферы начинала утомлять его. — Поверь, я знаю больше, чем ты думаешь, — сказал он. — Дырку в стене я, кстати, тоже видел.

При этих словах Нико отшатнулся и откинулся на спинку стула.

— Пойдем отсюда, — не то жалобно, не то требовательно произнес он.

Омедас сделал вид, что не расслышал его слов.

— Нужно, чтобы ты объяснил мне, кто эти люди, — сказал он, указывая на рисунки, зажатые в руке мальчика.

Николас сжал челюсти и несколько секунд просидел молча, явно в страшном напряжении.

— Я хочу домой.

— Только скажи мне, кто это и что они делают.

У Нико больше не было сил смотреть Хулио в глаза. Он отвел взгляд в сторону и стал нервно теребить кромку картонного подноса.

— Я так понимаю, ты отца боишься? Нико, скажи мне честно.

— Я его не боюсь, — заявил мальчик и для большей убедительности пнул стол.

Будь в зале ресторана поменьше народу, в этот момент все присутствующие наверняка посмотрели бы в их сторону. От лишнего любопытства Хулио и Нико избавили субботняя толчея и гул множества голосов, висевший в помещении.

Хулио вздохнул с облегчением. Что ж, ему пока удавалось сдержать эмоции Нико. Более того, он явно сумел задеть его гордость и самолюбие. Впрочем, было видно, что мальчишке приходится настолько тяжело, что и сам Хулио почувствовал себя нехорошо. В кафе как будто внезапно стало очень душно. Запах кипящего масла, в котором жарилась картошка фри, показался ему отвратительным, голоса продавцов и посетителей — невыносимо громкими.

Омедас испугался, что, наверное, перегнул палку.

— Вот это я и хотел от тебя услышать. Готов поверить, что ты не боишься отца, но при этом ненавидишь его.

— Много ты понимаешь! Ты понятия не имеешь, какой он — мой отец!

— Это ты точно подметил. Я его практически не знаю. А ты мне о нем почти никогда ничего не рассказывал.

— Да потому, что он мне противен. Начну рассказывать — и меня вырвет.

— Ну что ж, если так случится, скажем, что твоему желудку не пришелся по вкусу сегодняшний гамбургер.

Хулио удалось лишь частично разрядить обстановку этой шуткой-экспромтом. Впрочем, даже такая маленькая передышка пошла им обоим на пользу.

— Ладно, Нико. Давай ближе к делу. Я прекрасно знаю, что ты хочешь помочь сестре. Дело ты затеял благородное, но боюсь, что замалчивание проблемы — не лучший способ ее решения.

Он аккуратно дотянулся до рисунка, взял его из рук мальчика, расправил и снова положил перед ним на стол, давая понять, что разговор начинается сначала.

— Расскажи, что здесь нарисовано. Сосредоточься на этом и постарайся вспомнить все. Ты же шахматист, у тебя отличная память.