Да, не понимает, но как улыбается!…

Корнуоллец стоял за спиной веселящегося государя, подливал вина в его бокал и терпел. Собираясь в Катанию, его величество забыл прихватить кравчего — тот как раз валялся пьяным на задворках Матегриффона. Так что пришлось в спешке подбирать нового, и палец Ричарда привычно ткнул в сторону Дика. И прекрасно. Кравчий при короле — это все-таки положение.

Потом были танцы, но английскому государю танцевать не хотелось. Он пил и разговаривал с Танкредом, который, как любой образованный человек, прекрасно владел французским. Молодой рыцарь не прислушивался к их беседе, он поглядывал то на Серпиану, изящно выгрызающую начинку из куска пирога, то на проплывающие мимо подносы с едой. Брюхо ныло, и положение кравчего при короле стало казаться уже далеко не таким завидным. На гостей и придворных Танкреда де Лечче он не обращал внимания. Да и что на них смотреть? Пестрое зрелище-в глазах рябит, цветные пышные одежды и огромные, как тележное колесо, береты, украшенные целыми пучками перьев. Перья были страусовые, раскрашенные и такие длинные, что доставали до полы коротких — выше колена — плащей, не так давно вошедших в моду… Дик скучал на пиру и скучал в Катании.

Зато Ричарду скучать не пришлось. На следующий же день, когда сборы в дорогу шли полным ходом, к королю Английскому явился посланник от, как он выразился, короля Сицилийского и передал просьбу о встрече.

Плантагенет удивился. Какая еще встреча? Все уже обговорили, официальное прощание только завтра. О чем же говорить? Заинтригованный, он выразил согласие на встречу и принял Танкреда наедине — то есть в присутствии своего пажа, телохранителя, то есть Дика, слуги и секретаря-священника, умевшего хорошо читать.

Сперва несколько фраз ни о чем, вежливая болтовня, как это водится, а потом, пожелав собеседнику благополучного возвращения в Мессину и удачного похода на Восток, сицилиец, таинственно улыбаясь, с деланно равнодушным лицом извлек из стопки деревянных, покрытых воском табличек, которую держал Танкредов секретарь, пергамент и со словами: "Взгляните на это", — подал его королю Английскому. Ричард, когда-то в детстве читавший по слогам, и то знакомые тексты, а с тех пор позабывший почти все, на исписанный лист посмотрел с недоумением и передал его своему секретарю. Тот, шевеля губами, принялся что-то бормотать себе под нос.

— Ну, громче!

— Это написано рукой писца его величества короля Франции, — сказал грамотный священник. — Это… Я не смею читать.

— О чем там? — нетерпеливо потребовал английский государь.

Секретарь старательно водил пальцем по пергаменту.

— Здесь сказано, что вы, ваше величество, не соблюдаете условий заключенного мира и что если правитель Королевства Двух Сицилии захочет вступить с вами в войну, подданные французского короля помогут ему истребить ваших людей и вас, ваше величество. И еще… — Священник поднял на Ричарда испуганные глаза. — Король Французский называет вас изменником.

С грохотом отлетело кресло, на котором сидел английский король. Дик, вовремя отступив в сторонку, с уважением подумал, что он, пожалуй, не смог бы одной ногой сшибить такой увесистый предмет мебели. Вскочивший Плантагенет медленно наливался нездоровой кровью, в один миг он стал таким багровым, что впору было звать лекаря — отворять его величеству кровь. И секретарь-англичанин, и слуга сицилийского правителя отскочили почти одновременно, потому что гнев венценосных особ, которым они читали чужие письма, очень часто обращался на них же. Несчастные грамотеи уже привыкли к несправедливостям этого мира. Танкред, который писцом не был никогда, остался неподвижен, и за это его тоже следовало уважать.

— Что это значит? — рявкнул Ричард.

Бастард Вильгельма Гвискара слегка пожал плечами:

— Тем, что я принес вам эту записку, думаю, я доказал, что собираюсь соблюдать договор.

— Откуда это у вас?

— Записку короля Филиппа-Августа мне передал герцог Бургундский.

— Я не изменник! — Глаза Плантагенета полыхали так жарко, что странно, как еще не занялись гобелены, которыми была увешана зала. Ярость переполняла его. — Не был и никогда им не буду. Мира, который я заключил с вами или там с Филиппом, не нарушил и не нарушу. И что-то меня берут сомнения, что король Франции мог таким образом писать обо мне. Он — клялся мне быть союзником во время этого странствия!

Танкред был невозмутим.

— Я вручил вам подлинное письмо, которое французский суверен переслал через герцога Бургундского. Если его светлость герцог откажется от того, что доставил его мне, то я могу представить другие доказательства. — Он развел руками с видом человека, сделавшего выбор в пользу сильнейшего. — Я хочу быть другом такому могущественному и мудрому государю, как Ричард, сын Генриха. И не хочу, чтоб нашему союзу хоть что-то угрожало.

"А погрома в Мессине будто и не было, — подумал Дик. — Вот что значит — государи. Венценосцы витают в таких эмпиреях, им, наверное, и не видно, кто у кого что погромил…"

Взгляды правителей скрестились. В чем-то оба были очень похожи, только сицилийцу не повезло родиться законным наследником короля и на войну его совсем не тянуло. Чувствовалось сходство природы, и им не надо было непременно говорить на одном языке, чтоб понять друг друга.

Дик видел, что английский государь просто вне себя от ярости, но и удивление испытывает немалое.

Похоже, более всего ему хотелось вытрясти из Филиппа ответ на вопрос "почему?". Корнуоллец, понявший это по отрывистым репликам на вульгарном французском, только головой покачал. Можно было не сомневаться, что ответ на свой вопрос Ричард получит немедленно по возвращении в Мессину. Похоже, Капетинг — неплохой политик, раз сумел так хорошо держать при себе свои мысли и англичанин ни о чем не догадался. Вызываела восхищение ловкость, с которой Филипп попытался заодно приноровить претендента на сицилийский престол таскать себе каштаны из огня! Не будь француз в столь стесненных обстоятельствах, пожалуй, Танкред мог бы и в самом деле избрать его в качестве своего покровителя. Почему нет? Ведь Филипп в отличие от Ричарда не требовал сорока тысяч унций золота и обширных владений.

Только де Лечче тоже не дурак. Войск у Плантагенета больше, потому что владений больше, влияние немалое, а золото все равно придется платить, раз не удалось удержать при себе Иоанну, раз появились на сцене ее алчные "законные представители". Понятное дело, если б вдовая королева продолжала жить у Танкреда, какие основания имел бы Ричард требовать ее имущество?

Сопровождая своего суверена на корабль, Дик с сочувствием думал об Иоанне, которая сама по себе совершенно не интересовала брата. Может, при Танкреде ей было бы даже лучше? Ведь сказочка про содержание под стражей была придумана по ходу дела, чтоб сподручнее "освобождать". Что за плен, из которого по первому же требованию молодую женщину с почетом отправляют навстречу родственнику?

— Ты умеешь читать? — вдруг спросил Ричард. Корнуоллец встрепенулся — король смотрел на него.