Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежде всего христиан смущают само развитие шахматной партии и ее финальная цель — одержать победу, поставив королю противника «мат». Такое поведение совершенно противоречит обычаям феодальных войн, где королей не принято было брать в плен или убивать и где битвы в действительности не были решающими, ни в том, ни в другом смысле. Все заканчивается, когда наступает ночь или приходит зима, а не когда противник оказывается разгромлен; последний вариант развития событий бесчестен и достоин презрения. Важно не победить, а сражаться. Это отчетливо видно на примере турниров — подобия войны, когда по завершении каждого дня победителем объявляется тот рыцарь, который проявил себя как лучший боец, а не тот, который разбил всех своих противников. Фактически шахматная партия похожа на сражение, а не на войну: для христиан XI—XII веков это две разные вещи. Настоящие сражения случаются редко, и функция их близка к той, что выполняет Божий суд: они разворачиваются согласно ритуалу, имеющему почти литургический характер, и заканчиваются божественной санкцией. Напротив, война состоит из нескончаемых боев между маленькими группами, из беспрестанных налетов, безрезультатных стычек, случайных набегов, поисков наживы. Это ритуал совсем другого свойства, он организует повседневную жизнь и составляет смысл существования сеньора и его рыцарей. В отличие от сражения, война имеет мало общего с шахматной партией[687].
Однако на рубеже XII-XIII веков ситуация меняется. Во-первых, войны с неверными постепенно привили христианам привычку и вкус к сражениям, а в июле 1214 года развернулось первое настоящее большое сражение между христианами Западной Европы — битва при Бувине[688]. Отныне феодальная война изменилась, появились «национальные» войны, а между игровой тактикой и тактикой военной наметилось сближение.
Во-вторых, западные народы, восприняв от арабов эту восточную игру, озадачились свойствами шахматных фигур. Теперь речь шла не о приспособлении, а о трансформации. Из всех арабо-персидских фигур только король (шах, слово, которое дало игре ее название: scaccarius на латыни, eschec на старофранцузском, Schach на немецком языке), всадник и пехотинец (пешка) в общем и целом не вызывали вопросов: и так было понятно, о ком идет речь. Совсем другой случай с главным советником короля, визирем (фирзан в арабской терминологии), которого на Западе поначалу оставили без изменений, используя его французское вульгаризированное название fierce, а затем постепенно превратили в королеву. Эта трансформация происходила медленно, окончательное превращение визиря в королеву совершилось только в первой половине XIII века и свидетельствовало о том, что христианизированные шахматные фигуры отныне стали пониматься скорее как королевский двор — и даже как двор небесный, — а не как армия. Но тут возникло одно затруднение: христианский король мог иметь нескольких советников, но не мог иметь нескольких жен; при этом, как и в современных правилах, «продвижение» пешек превращало их в королев, и потому число последних на шахматной доске имело тенденцию возрастать. Поэтому пешки, прошедшие все поле, стали именоваться «дамками», а «королевой» стали называть только одну фигуру, составляющую пару с королем[689].
Еще более сложный случай с фигурой слона. В исходной индийской игре он олицетворял собой всю армию, в которой элефантерия играла роль первой линии, замещая или усиливая кавалерию. Арабы сохранили слона, но, как и в случае с другими фигурами, сильно его стилизовали, так как ислам запрещал (по крайней мере, в теории) фигуративные изображения живых существ. От слона остались только бивни, воплощенные в двух роговидных выступах, возвышающихся над массивным туловищем. Христиане не поняли смысла этой фигуры и вносили различные изменения в ее внешний облик. То, опираясь на арабское слово, обозначающее слона, алъ фил, из которого на латыни получилось alfinus, а затем auphinus, они превращали слона в графа (старофранцузское daufin), в сенешаля, в дерево или в знаменосца (итальянские albero и alfiere). Еще чаще, отталкиваясь от формы роговидных выступов, венчающих фигуру, видели в ней то епископскую митру, то шутовской колпак. Эта двойственность сохранилась и до наших дней: в англо-саксонских странах на шахматной доске остался епископ (bishop) в митре, в других странах это же место занимает шут в колпаке.
Что же касается колесницы из персидской, а затем арабской игры, то и с ней приключились разнообразные трансформации. Сохраняя поначалу свой прежний облик, она впоследствии превратилась в верблюда или в экзотическое животное, потом в целую сцену с двумя персонажами (Адама и Еву, архангела Михаила, убивающего дракона, бьющихся на копьях рыцарей). Тура, башня, вытеснила всех этих персонажей довольно поздно и по не совсем пока еще понятным причинам. Не произошло ли тут сближения латинского слова, обозначающего эту фигуру, rochus (калькированного с арабского рух, колесница), с итальянским словом госса, обозначающим крепость? Как бы то ни было, эта фигура, гос французских шахмат, оставалась весьма переменчивой вплоть до XV века, когда уже окончательно приняла облик башни.
Изделия из благородной кости никогда не бывают монохромными. Не только сам материал может демонстрировать целую гамму белых оттенков во всем их многообразии, а затем с течением времени покрываться разновидной патиной, но речь также, (и прежде всего), идет о средневековом обыкновении раскрашивать или золотить изделия из благородной кости. Иногда мастера просто что-то подчеркивали яркими красками, но чаще всего наносили слой краски или позолоты на всю поверхность изделия, а иногда вдобавок инкрустировали его камнями или жемчугом. Поэтому мы всегда должны помнить, что видим средневековые изделия из кости в том виде, в какой их обратило время, то есть чаще всего нераскрашенными, а не в том, в каком их произвело Средневековье, то есть полихромными. На многих дошедших до нас шахматных фигурах из благородной кости все-таки остались незначительные следы золотых вкраплений и красной краски. Присутствие здесь золота имеет одновременно экономическое, художественное и символическое значение. Подобные фигуры, хранившиеся в сокровищнице по соседству с золотыми и серебряными изделиями, драгоценными камнями и металлами, были позолочены именно затем, чтобы, соприкасаясь с другими ценными предметами, являть свою значимость, сверкать, играть красками, «иметь значение».
Что же касается присутствия красной краски, то тут можно предложить два объяснения: с одной стороны, это могут быть окисленные остатки неорганической грунтовки, предназначавшейся для наложения и стабилизации позолоты; с другой, напротив, это могут оказаться следы окраски, покрывавшей изделие и имевшей собственное шахматное значение. Ведь на Западе до середины XIII века на шахматной доске сходились не белые и черные фигуры, как в современной игре, а белые и красные. Эта цветовая оппозиция, кстати сказать, не была заимствована у мусульман. В индийской, а затем и в арабской игре с самого начала — и до сих пор — сталкивались черная и красная армии — два цвета, составлявшие пару противоположностей. Этот аспект игры также требовалось переосмыслить, причем в скорейшем времени, так как оппозиция черного и красного, весьма значимая в Индии и исламских странах, не имела, в общем-то, никакого значения в западной цветовой символике. И черная армия превратилась в белую, так как оппозиция красного и белого представляла для христианского восприятия феодальной эпохи самую яркую пару противоположностей.