Среди крестоносцев пронесся слух, что в Святой усыпальнице на Пасху случилось чудо: Саладин совершил к усыпальнице паломничество, чтобы посидеть перед затемненной гробницей, где висели незажженные светильники, и те внезапно зажглись на глазах у мусульман. Христиане не сомневались: то знак свыше, и победа останется за ними, крестоносцами.

Поздней весной дозоры Ричарда начали рыскать по равнинам. Английский король атаковал форт Дарум, в стенах которого были убиты все оказавшиеся там мусульмане. Затем крестоносцы направились к садам Газы. Воины поговаривали, что Ричард Львиное Сердце собирается покинуть Святую землю и вернуться в Англию. Он получил донесение, в котором сообщалось, что его брат Джон Лакленд в сговоре с Филиппом Французским решил лишить английского короля престола. Филипп якобы не мог простить Ричарду отказ наступать на Иерусалим, но ходили слухи, будто гораздо большим оскорблением стал для французского монарха повышенный интерес английского короля к какому-то музыканту.

Пасхальные праздники продолжались, и крестоносцы проедали месячный запас провизии, правда, весьма скудный. Мусульмане же тем временем собирались в крепостях и городах вокруг Бет-Набла.

* * *

Валентина распахнула двери хранилища и отступила, позволяя Паксону убедиться, что кладовые полны провизии. На губах ее играла улыбка. Оседлав своего белого скакуна, она предоставила султану Джакарда самому закрывать хранилище.

Паксон запер тяжелые двери и, зло прищурившись, глянул на Валентину.

– Я знаю, как ты устраиваешь это! – холодно произнес он.

– Что устраиваю? – Валентина улыбнулась, наклонившись вперед, чтобы султан мог получше расслышать ее слова. – Скажи, почему ты продолжаешь приезжать и мучить себя, хорошо зная, что кладовые Напура всегда полны?

– Я знаю, кто наполняет их! Ты продалась шейху аль-Джебалу за его помощь христианам! Во дворце повсюду федаины! Они охраняют тебя так, словно ты и есть шейх аль-Джебал! Любое твое желание исполняется немедленно! Как ты умна, Валентина! По лицу твоему ничего нельзя сказать! Да, у тебя было время научиться обманывать всех подряд! Ты смеешься, потому что я оказался в положении одураченного? Я хочу, чтобы ты была моей, а, совершая это предательство, ты губишь себя! Мертвые женщины никому не нужны, учти! Кроме того, тебе известно, я не решаюсь опорочить свое имя, признавшись, что с самого начала знал, кто ты на самом деле, но если будешь и дальше так вести себя, то заставишь меня пойти на убийство! – Паксон понизил голос. – Может быть, с твоей смертью я освобожусь от наваждения!

– Освободишься? Разве ты у меня в плену? – застенчиво спросила Валентина.

Гнев исказил красивые черты лица султана.

– Ты убиваешь мой народ, хотя и не сражаешься с оружием в руках!

– Какая честь! Ты приравниваешь меня к воину? – бесстрашно насмехалась над Паксоном Валентина.

– Кажется, у тебя много прозваний: королевская сводня, войсковая шлюха, потаскуха шейха, блудница… какое же больше тебе по нраву? А по душе ли тебе называться «убийцей мужчин?» – безжалостно оскорблял девушку султан Джакарда.

Сузив глаза, Валентина ухватилась за луку седла и, размахнувшись, ударила Паксона по щеке. Арабский скакун поднялся на дыбы. Натянув поводья, Валентина бросила коня вперед и умчалась в долину. Горячего жеребца понукать не приходилось, его грива развевалась по ветру, сухой воздух бил в лицо.

Обезумев от ярости, девушка все настойчивее гнала коня по долине. Краем глаза она видела, как Паксон взлетел на своего вороного скакуна, пускаясь за ней в погоню.

Они мчались по равнине, и копыта сильных коней преодолевали милю за милей. Белый арабский жеребец первым замедлил бег, высмотрев ручей, тихо струящийся между холмов. Соскользнув с седла, Валентина приникла к чистому потоку, наслаждаясь его прохладой. Подняв глаза, она увидела Паксона. Он смотрел на нее в упор.

– Валентина, королевская сводня, войсковая шлюха, потаскуха шейха, блудница…

Девушка поднялась на ноги, не обратив внимания на дерзкого сарацина, словно его и не было вовсе рядом. Отвернувшись, она протянула руку, чтобы ухватить поводья своего коня. Паксон резко развернул ее к себе.

– По этим твоим черным глазищам я вижу, что у тебя лишь одно на уме, – заметила Валентина. – Ты ведь совсем не интересуешься моим оскверненным телом, не так ли? – сыронизировала она.

Ветер раздувал яркий кафтан султана, делая его фигуру еще массивнее.

– Не может одна женщина быть лучше другой, – насмешливо произнес он. – Все они используются мужчинами для одной цели.

– Правда? – промурлыкала Валентина. – Что-то мне не верится! Все женщины разные! Это мужчины одинаковы! Мужчины, которые так думают! – прошипела она.

– Я уточню: одинаковы все шлюхи, – усмехнулся Паксон.

– Езжай прочь! Или ты попал в плен к шлюхе? – заметила Валентина.

Она смеется над ним! Никогда еще ни одна женщина над ним не смеялась! Когда он покорит ее, ей будет не смешно!

Испугавшись решимости, которую она прочитала в темных глазах, Валентина на шаг отступила, мысли заметались в голове. Слишком хорошо помнила девушка прикосновения этих рук к своему телу, но еще лучше помнила она, как откликалась ее трепещущая плоть на уверенные ласки возлюбленного. «Менгис, Менгис…» – изнывало сердце, а тело исходило тоской. Но вместе с тем Валентина понимала: любимый ушел от нее, больше он не принадлежит этому миру.

– Хочешь, затеем спор: все ли мужчины одинаковы или женщины? – тихо спросил Паксон. – Но должен предупредить: я всегда выигрываю. Я мужчина, ты женщина и потому обязана мне подчиняться.

Валентина заразительно расхохоталась.

– Ты мужчина? Я вижу здесь лишь себя и двух коней, но ни одного мужчины! Я не подчинюсь твоим требованиям, что бы ты там ни говорил! – она снова расхохоталась низким гортанным смехом, от которого кровь быстрее побежала по жилам султана. – Но скажи, каков бы спор ни был, у кого ты хочешь выиграть? Скажи, мне интересно знать! У шлюхи? Спорить со шлюхой недостойно султана, и ты не должен преследовать меня, зная, что люблю я твоего брата, – спокойно произнесла девушка. – О, в твоей власти насиловать мое тело, но одного ты взять силой не сможешь: того, что женщина отдает сама – душу и полное самозабвение в любви. Этого ты от меня никогда не добьешься! И знай, я испытала экстаз любви в объятиях Менгиса, а в твоих, ты же помнишь, не испытала.

Паксон смотрел в глаза Валентины пылающим взором. Он понимал, она говорит правду: Менгис смог пробудить ее душу к любви, а он, Паксон, не смог!

– Ты моя, и раз я так говорю, так оно и есть! – прорычал султан.

– Что за чепуха!

– А я говорю, ты моя, и я требую тебя, как свою собственность!

Паксон облизнул пересохшие губы и приблизился на шаг. Он протянул длинную руку и, ухватившись за отворот кафтана девушки, сдернул его с плеч, обнажив молочно-белую грудь с коралловыми сосками.