У меня не было никаких сомнений относительно природы трофея, лежащего передо мной, и потому я постарался внутренне успокоиться, прежде чем развернуть складки полотенца. Но несмотря на все приготовления, вид настоящего трофея подействовал на меня гораздо сильнее, чем я мог себе представить раньше, и в самом центре тошноты, поднимающейся во мне, я почувствовал первые слабые признаки просветления. Бедный человек, подумал я, бедное человечество.

Я снова сложил полотенце над клешневидным предметом и сказал:

— Спасибо. Я не имел в виду останков в качестве доказательства вашей правдивости.

— Прекрасно сказано, сэр, и мы ценим это. Люди вроде нас, честные во всем, выяснили, что люди, склонные к вранью, часто не могут понять правды. Лжецы отравляют наше существование. Но кроме того — такова уж природа нашего старого смешного мира, — без них мы остались бы без работы.

Мистер Кафф улыбнулся, глядя на люстру в грустном осознании мировых противоречий.

— Когда я перенес его на кровать, мистер Клабб бегал туда-сюда, собирая оставшиеся инструменты, чтобы они были под рукой.

— Когда вы говорите, что переместили его на кровать, — перебил я, — вы имеете в виду...

— То, что вы имеете в виду, может сильно отличаться от того, что имею в виду я, сэр, а мой образ мышления может оказаться проще вашего в связи с отсутствием литературного образования. Но помните о том, что в каждой гильдии есть свое наследие обычаев и традиций, которые не может игнорировать серьезный профессионал, свято оберегающий все, что ему дорого. Для людей нашего рода деятельности физическое наказание женщины неизбежно начинается с акта, ассоциирующегося в женском представлении с унижением самого низкого характера. По отношению к мужчинам это так же справедливо. Упустите этот шаг, и вы потеряете преимущества, которых уже никогда не сможете приобрести. Это основа, без которой не сможет стоять вся структура, а основа должна быть поставлена на место, даже если условия делают работу неприятной; это вам не пикник, уж поверьте мне.

Он тряхнул головой и замолчал.

— Мы могли бы рассказать вам массу историй, от которых волосы становятся дыбом, — сказал мистер Клабб. — Но как-нибудь в другой раз. Было где-то около девяти тридцати, когда все наши инструменты были разложены, приготовления завершены, и можно было всерьез браться за дело. Этот момент, сэр, наиболее ценим профессионалами вроде нас. Каждый раз как впервые. В такой миг ты находишься на грани прошлого и будущего, анализируешь свои прошлые достижения, вспоминаешь былые дела. Твое мастерство, твое воображение, скоординированность действий и решимость должны быть призваны вместе с заработанным трудом знанием человеческого тела, потому что это вопрос способности чувствовать, когда надавить, а когда ослабить, вопрос обладания инстинктом выбора правильной техники в нужное время, а такое можно приобрести только с опытом. В этот момент ты надеешься, что твой партнер по такому интимному делу, которое может быть известно только вам двоим, обладает достаточной душевной силой и физической способностью, чтобы вдохновить тебя на лучшую работу. Объект — наш инструмент, а природа инструмента жизненно важна. Даже самый великий виртуоз потерпит фиаско, если заставить его играть на расстроенном, разбитом пианино. Иногда, сэр, после нашей работы нас неделями преследовал привкус пепла во рту, а когда чувствуешь привкус пепла во рту, вспоминаешь о великой цели и своей ничтожной роли в волшебном узоре.

Словно для того, чтобы подавить вкус, о котором только что шла речь, мистер Клабб без помощи ножа или вилки откусил щедрый кусок стейка и промочил горло глотком коньяка. Прожевывая пищу с громким чавканьем и чмоканьем, он опустил ложку в кеджери и начал угрюмо накладывать кашу себе на тарелку.

— Мы приступили к делу, сэр, так же спокойно, как и раньше, — сказал мистер Кафф, — и даже лучше, чем обычно. Ногти были редкой красоты, сэр, ногти были превосходные. А волосы были такими же необыкновенными.

— Ногти? — спросил я. — Волосы?

— Изумительные, — сказал мистер Клабб, с меланхоличным видом засовывая что-то себе в рот. — Если бы можно было сделать лучшие, что в принципе невозможно, хотел бы я оказаться там и поаплодировать вот этими руками.

Я посмотрел на мистера Каффа, а он сказал:

— Ногти и волосы можно назвать традиционными шагами два и три, но фактически они являются шагами один и два, поскольку первая процедура скорее является основным фундаментом для дальнейшей работы, чем ее частью. Процедуры с волосами и ногтями говорят многое об объекте, о его уровне чувствительности к боли, стиле оказания сопротивления, балансе агрессивности/пассивности, а такая информация, сэр, лежит в основе шагов четыре и пять.

— А сколько всего шагов?

— Новичок ответил бы вам — пятнадцать, — сказал мистер Кафф. — Компетентный человек скажет: двадцать. Профессионалы, как мы, знают, что существует по меньшей мере сотня, но в различных комбинациях и с учетом усовершенствований их число дотянет до тысячи. В основе, или на ясельном уровне, после первых двух идут: ступни, зубы, пальцы на руках и ногах, язык, соски, прямая кишка, гениталии, электризация, повсеместные уколы, специфические уколы, небольшая ампутация, повреждение внутренних органов, глаза (незначительные повреждения), глаза (значительные повреждения), серьезная ампутация, локальное снятие кожи и так далее.

При упоминании языка мистер Клабб засунул в рот полную ложку кеджери и хмуро разглядывал картины, висящие на стене перед ним. При упоминании об электризации он поднялся со стула и обошел меня сзади, чтобы изучить их более детально. Продолжая заниматься моим образованием, мистер Кафф повернулся на своем стуле, чтобы наблюдать за действиями своего партнера, я сделал то же самое.

Сказав «и так далее», мистер Кафф замолчал. Мы оба смотрели на мистера Клабба, бегающего туда-сюда перед картинами в состоянии явного возбуждения. Наконец он остановился перед изображением регаты на Гранд-Канале и сделал два глубоких вдоха. Потом поднял свою ложку, словно кинжал, и воткнул ее в картину, чтобы разрезать холст под прекрасным кораблем, потом движением руки вверх над носом корабля и далее отделил корабль от картины.

— Вот это, сэр, локальное снятие кожи, — сказал он. Он подошел к следующей картине. В секунду он вырезал всю картину из рамы. — А это, сэр, то, что подразумевается под общим снятием кожи.

Он смял холст в руках, бросил его на пол и стал топтать.

— Он сам не свой, — сказал мистер Кафф.

— О нет! Я прекрасно себя чувствую. Я в себе, — сказал мистер Клабб. Он быстро вернулся за стол и согнулся под ним. Вместо второго свернутого полотенца, которое я ожидал, он представил свой рюкзак и использовал его для того, чтобы смести со стола все блюда и тарелки. Засунул руку внутрь и шлепнул передо мной полотенце, которое я ожидал. — Разверните его, — сказал он. Я развернул полотенце. — Не это ли в точности то, чего вы хотели, сэр?

Это было в точности то, чего я хотел. Маргарита и не подумала снять обручальное кольцо перед любовным свиданием и... Я не могу описать второй предмет, но скажу, что он лежал как яичко какой-то очень маленькой птички в знакомой ладони. Еще одна порция временного просветления возникла во мне, и я подумал: «Вот они мы, и это все от нас, эта клешня и это яйцо». Я наклонился, и меня вырвало на пол рядом со стулом. Когда я закончил, то сгреб рукой бутылку коньяка и дважды жадно глотнул. Жидкость, обжигая, потекла вниз по горлу, ударила меня в живот, как горячий утюг, и отскочила вверх. Я наклонился вбок и после спазма, сжавшего горло и кишки, выпихнул из себя зловонную добавку к гадости на полу.