— Собака? — не понял Клаус. — Наша, что ли?

— Именно, — подтвердил Проэмперадор, — я хочу ее видеть.

Зачем эру понадобилась собака этих мужланов, Ричард не представлял, но Рокэ после дневных подвигов явно пришел в игривое настроение.

Жан и Клаус переглянулись, вновь став похожи, как родные братья.

— Если господин Прымпирадор не шутют, — выдавил Жан.

— Не шутю. — Алва кивком указал Дику на вино, епископа и гостей.

— Осмелимся доложить, пес на улице ждет. Дозвольте привести.

— Ведите, чада, — велел Бонифаций, принимая из рук Дика полный кубок. Адуан, все еще сомневаясь, скрылся за дверью и тут же вернулся, ведя за ошейник большого грязно-белого безухого и бесхвостого пса с черным пятном на морде. Собака, как и хозяин, пребывала в полной растерянности, не зная, то ли ей рычать, то ли вилять заменявшим хвост обрубком.

— На охотника за тушканами он не похож, — заметил Алва, заинтересованно разглядывая куцего, — я бы сказал, что это волкодав.

— Так и есть, — подтвердил Жан, — бакранская псина, но, прошу меня простить, Лово в степи любой след отыщет. Чутье — прям как у лисицы.

— Прелестно, — маршал одобрительно взглянул на урода, в ответ нерешительно взмахнувшего обрубком, — значит, Лово… Прикажите ему лечь и говорите дальше. Тушкана добыли?

Таможенник положил руку на холку пса, и тот молча опустился на губернаторский ковер, положив морду на вытянутые лапы. Клаус и Жан снова переглянулись.

— Господин Прымпирадор, чего говорить-то? Тушкана-то мы добыли, а как возвертаться стали, — глядим — дым. Подъезжаем — заместо поста — головешки. Наших-то, прошу заметить, две дюжины, считая капитана и нас, грешных, а седунов, жабу их соловей, лапа целая навалилась.

— Лапа? — не понял Вейзель.

— Ну, седуны так отряды свои прозывают. Они ж того, прощения просим, вбили в бо(ударене)шки, что от барсов пошли.

— Седунами в Варасте зовут бириссцев, — вмешался Бонифаций, — сии язычники и впрямь считают прародителями своими ирбисов, а изгнанные ими бакраны и того хуже, полагают себя детьми козла. Бириссцы считают зазорным любое дело, кроме воинского, а как отрокам приходит пора воинами становиться, их безбожные жрецы что-то делают, от чего у юнцов волосы седеют. Оттого и седуны. Ходят они лапами, в каждой две сотни язычников, и над ними главный, в барсовой шкуре. Прочие человеки для них хуже скотов…

— Вы, епископ, нарисовали прелестный портрет. Седые варвары в барсовых шкурах — это так романтично, мой оруженосец, без сомнения, будет в восторге. Но, насколько мне известно, вышеупомянутые седуны по нашу сторону гор особых вольностей себе не позволяли. — Рокэ повернулся к адуанам. — Губернатор доносит, что в Варасте сейчас больше двадцати тысяч бириссцев, это правда?

— Вранье, — отрезал Клаус, — хорошо, если лап двадцать наберется. Да им больше и не надо — нагрянули, пожгли, порезали и назад. Их дело такое, разбойничье. Чтоб побыстрей да потише, большими стаями они не ходят.

— Очень хорошо, — кивнул Рокэ. — Лово, если что, их учует?

— Еще бы, — Клаус любовно взглянул на своего урода, — он у нас такой, кого хошь выследит.

— Почему вы меня искали?

— Господин Прымперадор, — начал Жан, но Бонифаций договорить таможеннику не дал:

— А потому, что сии воины знают многое, что родившимся не в Варасте неведомо, и желают отплатить злокозненным язычникам за их непотребства. Жан и Клаус собрали таможенных стражей, охотников и пастухов, коих судьба привела в окрестности Тронко, и желают возложить жизни свои на алтарь отечества.

— Мои разведчики обойдутся без дезертиров, — скривился Леонард Манрик, — я не верю этим людям. Нам внушают, что против нас не больше четырех тысяч, тогда как совершенно точно известно, что в Варасте действует пятнадцатитысячная армия.

— Вам бы, сударь, прошу прощения, с такой верой в то, что сами не видели, клириком быть, — вдруг выпалил Жан. — Нет там пятнадцати тыщ и не было никогда. Седуны не числом берут, а наглостью да нашей глупостью…

— Еще одно слово, дезертир… — Манрик поднялся, его лицо стало белым. Собака подняла голову и глухо заворчала, епископ поставил кубок, намереваясь ответить, но не успел.

— Сядьте, генерал. — Рокэ и не подумал повысить голос, но «навозник» молча упал в кресло. — Никто вам этих людей не навязывает. Значит, хотите с армией идти?

— Так точно, — выпалил чернявый.

— Оба решили? — Голос Алвы был все таким же ровным.

— А то как же, — удивился Клаус, — мы ж все на пару.

— Приказ о вашем производстве в капитаны и введении в командование двумя отрядами разведчиков из числа бывших адуанов и варастийских добровольцев будет готов через час. Господа, — Рокэ отвернулся от остолбеневших варастийцев, — утром мы выступаем. Кроме адуанов, со мной пойдет девять тысяч человек — пять конных полков, три пеших, кэналлийцы и часть артиллерии. Граф Манрик, вы принимаете командование над остальной частью армии. Ваше дело защищать Тронко и особу губернатора. Начальником штаба у вас остается Хэвиленд.

Маро, Шенонсо, Монтре, вы поступаете в распоряжение Манрика. Барон Вейзель, граф Савиньяк, маркиз Дьегаррон, виконт Феншо-Тримэйн, полковник Бадильо, прошу вас отдать соответствующие распоряжения своим людям и к полуночи вернуться ко мне за соответствующими указаниями. Ваше Преосвященство, примите мою благодарность, вы нам очень помогли.

— Я отправляюсь с вами, — не терпящим возражения тоном заявил епископ, — дабы укреплять дух богобоязненного воинства и нести многомерзким язычникам свет олларианства.

— Как пожелаете, Ваше Преосвященство, но удобств не обещаю.

— Тело наше подчиняется душе нашей. — Бонифаций тяжело поднялся и направился к выходу. Рокэ с невозмутимым лицом открыл перед святошей дверь и вышел вместе с ним и кэналлийцами. Таможенники и их пес убрались следом.

— Надеюсь, господин генерал, вы с двадцатью тысячами удержите врага за Рассанной до нашего возвращения? — Оскар Феншо нежно улыбнулся Манрику.

— Если вы вернетесь, — огрызнулся Леонард, — эти мужланы заведут вас в ловушку, это так же верно, как…

— Как то, что вы попадете из пистолета в пролетающую корову, — заметил Савиньяк, натягивая перчатки.

— Дурной пистолет, — буркнул «навозник», — вы это знали, потому и предложили пари.

— Я и впрямь знал пистолет, — не стал спорить кавалерист, — и еще я знал стрелка.

— Уймитесь, господа, — прикрикнул Вейзель, — может быть, мы расстаемся навсегда, не стоит на прощание вспоминать о всяких глупостях.

— О каких именно? — Рокэ стоял в дверях, с ленивым любопытством разглядывая набычившегося Манрика. — Я, кажется, слышал слово «пистолет».

— Ерунда, — махнул рукой Вейзель. — Манрик поспорил с Савиньяком, что собьет из его пистолета воробья с соседней крыши, но промахнулся.