Воскресным утром я доехал на омнибусе до Ньюгейт-стрит и, насладившись видом собора Святого Павла над строительным забором вокруг развалин, двинулся в направлении Смитфилда. Трудно представить себе, что этот невыразительный район офисов, складов и мясных рынков когда-то был местом рыцарских турниров — а еще местом казни ведьм и христианских мучеников.

Весьма образованный молодой полисмен, с которым я завязал разговор, сообщил, что в наши дни Смитфилд — чрезвычайно спокойное местечко.

— Никаких преступлений, сэр, — сказал он. — Честно говоря, тут тихо, как на кладбище.

И, указав на свой шлем, добавил:

— А мы по-прежнему ходим в этих штуках, будто все ждем, что из-за угла выскочит какой-нибудь Билли Сайкс с дубинкой. Шлемы — такая нелепость! Шансов, что тебя ударят по голове, — один на миллион. Скорее уж «ствол» наставят.

Я продолжил путь, оставив полисмена досадливо разглядывать пустые воскресные улицы и время от времени проверять, заперты ли складские ворота.

К портику церкви Святого Варфоломея Великого ведут ворота в тюдоровском стиле. Я окинул взглядом церковь и больницу, вспомнил комара из Тре Фонтане и в который раз подивился неисповедимости путей Господних.

В эту церковь я всегда вхожу, испытывая восторг и изумление. Другой такой церкви нет во всем Лондоне, не считая часовни в Тауэре. Это две самые старые церкви Лондона, единственные места, где можно с полным правом сказать себе: «Я в Лондоне первых норманнских королей». Часовня Тауэра выглядит более завершенной, да и смотрится новой, а церковь Святого Варфоломея Великого почернела от времени. Это заметная часть норманнского Лондона, огромная и величественная, как все те крепости, которые норманны возвели во славу Господа.

Утренняя служба только началась. Я послушал церковный хор в красных стихарях (эта церковь находится под покровительством Короны) и направился в санктуарий. Христианские богослужения начались в этой церкви примерно в 1123 году и продолжаются до наших дней благодаря тем, кто поднял церковь из руин, в которые она превратилась после протестантской Реформации[43]. Достаточно сказать, что в часовне Богоматери размещалась типография, в которой в течение года работал Бенджамин Франклин. Северный трансепт превратили в кузницу, крипту — в погреб для вина и угля, крытые аркады — в конюшни. История церкви в минувший век есть история избавления церкви от унижения и восстановления ее истинного предназначения.

Я присел рядом с огромными колоннами и продолжил размышления. В правление Генриха I на смитфилдские церкви никто еще не покушался. Этот король сменил на престоле Вильгельма Рыжего; после того как затонул Белый корабль, на котором плыл его сын и наследник, Генрих «не позволял себе улыбаться»; умер он, как известно каждому школьнику, объевшись миногами. Лондон времен Генриха I был двуязычным: в нем уживались саксы и норманны. Тауэр, как и Вестминстер-холл, только-только построили, собор Святого Павла также считался новым, а Вестминстерское аббатство пока оставалось норманнской церковью, возведенной Эдуардом Исповедником. По всему Лондону норманнские церкви вытесняли старые деревянные, крытые соломой церкви саксов, а большей части саксонского Лондона было суждено сгореть в пожаре 1136 года.

Когда служба закончилась, я обошел церковь кругом и подошел к гробнице Рагере к северу от санктуария. Под резным каменным пологом находилась расписанная статуя человека, который много веков назад построил церковь Святого Варфоломея и больницу. Рагере лежал на камне в черном одеянии монаха-августинца, и маленький ангел стоял перед ним на коленях.

Совершенно другая, но не менее интересная церковь стоит возле Холборнского виадука.

Или-Плейс в Холборне — занятный тупичок с воротами и сторожкой в дальнем конце, с домами георгианской эпохи, ныне арендуемыми юридическими конторами и различными фирмами. До недавнего времени местечко Или официально не относилось к Лондону и числилось в Кембриджшире. Здесь не платили лондонских налогов и сборов.

Ситуация коренным образом изменилась в конце прошлого столетия, когда кто-то оставил младенца на пороге одного из домов Или. Младенца передали в приют, а власти, спохватившись, постановили, что приют содержится на деньги налогоплательщиков, поэтому Или должно немедленно обложить налогами — что и было сделано.

Впрочем, Или сохранил часть старинных традиций. Полиции запрещено входить в эти кварталы, и каждую ночь сторож запирает ворота. До начала последней войны сторож обходил улицы и каждый час выкрикивал время. Другое напоминание о том, что это местечко когда-то не принадлежало Лондону, — почтовые адреса: наша почта исправно доставляет в Холборн письма, адресованные в Или-Плейс, Холборн-Серкус, Кембриджшир.

Особым статусом Или обладал с тех времен, когда здесь находился лондонский дворец епископов Илийских. От дворца не осталось и следа, только маленькая католическая церковь Святой Этельреды в конце улочки, бывшая дворцовая церковь Или. В 1874 году здание приобрела религиозная организация «Братья милосердия». Это единственная дореформаторская церковь в Лондоне, в которой до сих пор проходят мессы.

Я спустился в крипту — все, что осталось от церкви после попадания в здание бомбы. Священник сказал мне, что деньги на реставрацию уже собраны, и когда-нибудь эта церковь будет среди самых красивых готических церквей Европы.

Каждое воскресенье после мессы участники церковного хора и несколько прихожан собираются в пабе «Митра» на окраине Или. Это старая таверна, к которой можно пройти по узкому переулку. Первая «Митра» была построена в 1546 году епископом Гудричем для челяди епископского дворца. Бывали времена, когда лицензию на торговлю спиртным этот паб получал в графстве Кембриджшир.

Самый странный пережиток прошлого, сохранившийся в баре, — это обычай, по которому к каждому стакану прилагается кусочек вишневого дерева; в старину это дерево обозначало границу епископского сада. Хотя оно уже много лет как мертво, однако его корни еще, по-видимому, сохранились. Чем это дерево знаменито, я не знаю, и никто в «Митре» не смог меня просветить.

8

Во время войны 1914–1918 годов лондонские улицы изменились. Исчезли танцующие медведи и духовые оркестры, это наследие Средневековья, с которым я регулярно сталкивался в юношеские годы. Исчез и еще один колоритный персонаж лондонских улиц — итальянский шарманщик. У него были жирные волосы, в ушах сережки, на плече сидела мартышка в красной юбочке. Наконец, минули, кажется, века с того дня, как я последний раз слышал на улицах Лондона шотландского волынщика.

Мы стойко переносим механические шумы и даже безумный грохот пневматического отбойного молотка, но стали крайне нетерпимы к более приятным звукам. Уличная музыка утратила популярность, а ведь всего несколько лет назад никого не удивляли шарманщики и группы танцующих детей.