На этот самый период (с 1130 г. и во многом с 1170 по 1200 г.) приходится расцвет литературы на французском («романском») языке, направляющей или пробуждающей мечты придворных кавалеров и дам. В нее входят эпические легенды и куртуазные сказки, и она! до сих пор, от Роланда до Персеваля, по-настоящему завораживает; В следующей главе мы попытаемся оценить, какую функцию она могла выполнять — или даже какую документальную ценность может представлять.

Как и в куртуазных сказках, повествующих о рыцарях из окружения короля Артура, во Франции в XII в. происходили пышные рыцарские празднества и даже существовало активное соперничество между мирскими рыцарями. Все это было беспрецедентным. Вопрос в том, чтобы выяснить, какой конкретно была социальная и политическая среда и какое место в жизни рыцарей занимали дворы и турниры. Ведь рыцари вступали и в княжеские осты ради настоящих войн и крестовых походов, вызывавших к жизни эпические легенды и стимулировавших их появление. А нередко их жизнь по большей части текла в сельской сеньории и проходила в распрях с соседями — и тут она более прозаична, тут они старались отстоять свой статус.

Блеск французского XII в. сделал рыцарство таким, каким Европа в конечном счете зафиксировала его в своей истории некоторым образом навечно — или, по меньшей мере, придав ему некое вневременное измерение. Однако тогда же возникли и небывалые прежде опасности для феодального (то есть рыцарского) класса, которые, кстати, с XVIII в. замечали историки Нового времени, сожалея об антифеодальной мутации тысяча сотого года либо одобряя ее. Если тогда во всяком случае начался «второй феодальный век», похоже, он в большей мере имел административный и торговый характер, чем первый. Не был ли он веком ухудшенного феодализма? Ведь городская буржуазия, нанося сокрушительные удары «рыцарству» (как классу), грубо вламывается в историю, получает коммунальные хартии, проникает в окружение короля и местных князей, которые поддерживают ее и усиливаются за счет поддержки с ее стороны — и все это происходит с благословения Церкви. Как же случилось, что в подобном контексте мог произойти расцвет «рыцарства» (как стиля жизни и поведения)? Почему князья финансировали его и сами старались его прославить? А что, если их празднества, их щедроты, расточавшиеся день-два в год, были только обманом или в лучшем случае компенсацией для посвященной в рыцари знати, чтобы усыпить ее бдительность и смягчить ее горькие чувства?

Чувства, не раз отразившиеся и в литературе…

Действительно, рыцари XII в. могли быть гораздо лучше экипированы, чем древние германцы, их могли принимать и угощать более роскошно, чем франков Карла Великого или вассалов тысячного года. Однако их, судя по разным симптомам, теснили те, кто был менее свободен и уверен в будущем. Во всяком случае некоторые из этих людей. Отметим сначала значение и пределы подъема буржуазии.

Франция X и XI вв. постольку-поскольку процветала потому, что рыцари стимулировали ее своими поборами и старались не наносить ей слишком большой ущерб своими войнами. Так что в 1070-е гг. стало появляться все больше признаков подъема торговли. Монастырские хартии упоминают денежные суммы, выраженные в монете конкретного города, — долги записывались в турских, леманских, парижских денье, номинал и стоимость которых отныне существенно варьировались в зависимости от инфляции, имевшей и другие проявления, и от политики каждой отдельной монетной мастерской. Хартии также все чаще упоминают дорожные пошлины, от которых монастыри требовали избавить себя и своих слуг (famuli).

Были признаки и подъема городов. «Замки» XI в. — это не просто отдельно стоящие дома, а крепости, настоящие населенные пункты, опоясанные рвами и стенами либо частоколами, ощетинившиеся каменными башнями и земляными холмами, включавшие в себя также площади, улицы и дома, где рыцари, «пэры» замка, со своими семьями жили по меньшей мере какое-то время. Так вот, вокруг этих стен с тысячного года, а еще вероятней — с конца XI в. могли вырасти жилища, поселение с рынком, то, что называлось «бург». 1070–1100 гг. были особенно урожайными на основание бургов при замках. Около 1200 г. Ламберт Ардрский рассказывает об основании бургады Ардр. Он изображает это событие как инициативу сеньора в 1060-е гг., Арнульфа, заботившегося о том, чтобы повысить важность этого нового, хорошо защищенного поселения во влажной климатической зоне, недалеко от Па-де-Кале. Арнульф насильно переселял своих людей, вынуждая покидать хутора или деревни. Он построил в Ардре «замок» на насыпном холме, с нижним двором (basse cour), и прежде всего учредил пэрство — рыцарей, которые бы всегда могли взять за образец двенадцать пэров из «Песни о Роланде» или сослаться на них. В то же время Арнульф Ардрский соорудил внешнюю ограду, защищавшую еженедельный рынок, который оказался под юрисдикцией эшевенов.[152]

Город как таковой, ситё (cite), у которого был свой граф и свой епископ, как у Парижа в 885 г., имел такую же структуру, но/ в больших масштабах. Сите был как бы большим замком со своими башнями, валами, церквами, рыцарством. Он защищал или контролировал бурги (предместья, faubourgs), которые были связаны с ним либо с пригородным или периферийным монастырем, как Сен-Жермен-де-Пре под Парижем или Сен-Сернен под Тулузой, и подъем в которых был заметнее всего. Однако оживление охватило и город: плотность его населения росла, он заполнялся запасами зерна, вина, собираемыми министериалами для сеньора, но также для себя и с расчетом на торговлю. Посмотрите на Лан тысяча сотого года: это большой рынок окрестной «равнины», ее житница, а также место, где плелись все козни; здесь меняли курс епископской монеты и чеканили ее сообразно интересам самих горожан. Похоже, тогда формировались настоящие экономические, фундаментальные взаимосвязи между «равниной» и городом, который господствовал в ее торговой экономике (и ограничивал ее). Античное время такой взаимосвязи не знало. Возможность для ее возникновения, под своей эгидой, дало посткаролингское рыцарство городов и замков.

Однако настал день, когда ему пришлось столкнуться с тем, что вполне можно назвать поднимающейся буржуазией. Под ней мы понимаем новую элиту, которую во многих ситуациях можно отличить от рыцарства, равно как от городского простонародья и тем более от сельских жителей, — это деловые люди, для которых основным источником богатства была коммерция, даже если они вкладывали капитал и в земельную собственность, начиная с виноградников. Поэтому им был нужен мир на дорогах и на рынках, они просили о нем князей всякий раз, когда было нужно, они объединялись в союзы, они сговаривались, чтобы обеспечить друг другу взаимную защиту. Это не значит, что они были однородной группой, независимой от сеньоров, с ценностями, противоположными ценностям знати. Нет, но в XII в. это уже была настоящая и сплоченная группа давления, стремившаяся монополизировать наименование буржуа (поначалу, в XI в., мало распространенное).