Он остановился на светофоре. Мимо катила коляску молодая австралийка с кольцом в носу. Она как-то странно, в замешательстве, посмотрела на него. Он кивнул ей, она застенчиво улыбнулась в ответ. Он свернул в маленькую улочку. На месте многоквартирного дома некогда стоял завод, на котором он работал. На входной двери дома, где когда-то размещалась греческая школа, которую в детстве посещали Эктора и Елизавета, красовался плакат с надписью «Голосуйте за „зеленых"». Он свернул на Кент-стрит.

Остановился перед домом Димитри. Здания вокруг были отремонтированы, с чистенькими фасадами. Они казались нежилыми, как дома в кино. В палисаде Димитри и Георгии густо росли молодые стебли кормовых бобов, виднелись первые толстые листья шпината и мангольда. Воздух полнился ароматом приближающейся весны. Он увидел огородное пугало — тонкий шест с двумя привязанными к нему разорванными пластиковыми пакетами — и фиговое дерево высотой с дом. Манолис остановился в нерешительности. Может, у него разыгралось воображение? Неужели этот дом и этот сад из прошлого? И если он попробует толкнуть калитку, его руки не пройдут сквозь воздух? Дверь не исчезнет, если он начнет стучать в нее? Не может быть, чтобы они до сих пор жили здесь. Наверняка они тоже, как и все прежние обитатели этого района, выехали из города, переселились на окраины бесконечных ответвлений Мельбурна. Он все же толкнул калитку. Ржавое железо чиркнуло по бетону. Судя по пронзительному скрежету, калитка была настоящей. Он постучал в дверь.

— Кто там? — Голос пожилой женщины, с акцентом.

Он назвал свое имя — громко, почти крикнул. Последовала пауза, потом дверь распахнулась. На пороге стояла Георгия. В черном траурном платье, с короткой стрижкой, вся седая. Но это была она. Моргая, она смотрела на него. В ее глазах промелькнуло удивление: она узнала его. Он был уверен, что они оба подумали одно и то же. Боже, как мы постарели.

Она вежливо, но радушно поцеловала его:

— Входи, Маноли, входи.

И он на самом деле шагнул в прошлое. В доме стоял запах пищи, запах земли, запах людских тел. Темный узкий коридор был заставлен маленькими шкафчиками и комодами, и ему пришлось прижиматься к стене, чтобы пробраться в конец. На небольшом столике стоял красный телефонный аппарат старинной модели, с наборным диском.

Из спальни в конце коридора раздался грубоватый голос: «Кто это?» Затем послышался кашель.

— Димитри, это Маноли. Наш Маноли пришел к нам в гости. — Георгия толкнула дверь в спальню.

Он не шагнул в прошлое. Жестокое время смеялось над ним. Димитри, в расстегнутой до пупка пижамной куртке, лежал на кровати. Он был похож на скелет; ребра безжалостно выпирали из-под складок обвислой кожи на его груди.

— Ты ведь не забыл Маноли, правда, мой Димитри?

Старик на кровати, казалось, был ошеломлен его появлением. На столбике кровати висела пластиковая маска, соединенная со стоявшей на полу бутылью с разреженным газом. Старик опять закашлялся; казалось, его тщедушное тело не выдержит нагрузки сотрясавших все его существо спазмов. Георгия протиснулась мимо Манолиса, сняла со столбика кровати маску и накрыла ею нос и рот мужа.

Манолис обошел кровать и, встав с другой стороны, взял вялую холодную ладонь друга.

— Мицио, — хрипло произнес он, не в силах сдержать слезы. — Мицио, — повторял он вновь и вновь старое прозвище друга; ничего другого он сказать не мог.

Георгия убрала маску с лица Димитри. Его страх исчез. Ему удалось слабо улыбнуться.

— Друг, — прошептал он. — Я надеялся, что ты придешь и прикончишь меня.

Георгия шлепнула мужа по руке:

— Не говори глупостей.

— Почему? Кому нужна такая жизнь? Какая от меня теперь польза? — Дыхание у него было затрудненное, в паузах между предложениями из его горла вырывались прерывистые хрипы.

Манолис посмотрел на Георгию. В ее лице читалась спокойная решимость.

— Он смертельно болен, — тихо промолвила она. — Рак легких.

Она медленно нагнулась и вытащила из-под кровати сложенную инвалидную коляску. Быстро, сноровисто она собрала кресло. Димитри руками обхватил Манолиса за шею, Георгия взяла мужа за ноги, и они очень осторожно, бережно переместили больного с кровати в кресло. Георгия повесила маску мужу на шею и показала на бутыль с кислородом. Манолис поднял ее с пола. Бутыль оказалась на удивление легкой. Георгия повезла Димитри из комнаты. Манолис последовал за ней. Через гостиную и кухню они вышли на небольшую, тесную застекленную террасу с видом на задний двор. В углу висела икона девы Марии с Младенцем, перед которой на блюдце чадила лампада. Слабое пламя, как ни странно, отбрасывало блики теплого света на всю комнату. Георгия поставила кресло на стопор и жестом предложила Манолису сесть на диван.

— Пойду приготовлю кофе, — объявила она, удаляясь на кухню. Манолис, опасаясь сказать что-нибудь не то, смотрел на свои туфли. Он даже не принес им подарка, пришел к ним в дом с пустыми руками. Бескультурщина, животное, невежа. Хриплый, скрежещущий смех Димитри вызвал у него удивление.

— Прекрати, — глаза друга искрились лукавством, — хватит делать похоронный вид. Я еще не умер.

— Конечно, не умер, мой Димитри.

— Что побудило тебя наведаться к нам?

В вопросе друга не слышалось ни угрозы, ни обиды, но Манолису стало стыдно.

— Вчера я был на похоронах Тимио Караманциса.

Димитри смотрел перед собой, на холодный серый сад за окном.

— Я тоже хотел поехать… — Он протяжно вздохнул. — Но куда мне? Сам видишь.

— Конечно, конечно… — Манолис силился подобрать слова. — Встретил там много людей из прошлого, и мне стало стыдно, что мы так долго не виделись. Прости меня, Димитри, прости. — Господи Иисусе, Спаситель Всемогущий, Святая Дева Мария, не дайте мне расплакаться.

Димитри, улыбаясь, повернулся к нему. Положил руку на колено Манолиса:

— Ты прямо как женщина. За что ты извиняешься? — Он поморщился, хватая ртом воздух. — Это я должен просить прощения за то, что не навещал вас с Коулой. Так что мы квиты. — С видимым усилием он остановил очередной приступ кашля. Злясь на боль, ударил себя в хилую грудь. — Жизнь быстро прошла, а проклятая смерть сжирает медленно. — Он опять улыбнулся: — А ты хорошо выглядишь, как огурчик. Ты у нас всегда был здоровяком.

— Мне жаль, что так случилось с Янни. Я о нем только на похоронах узнал. — Манолис произнес это взахлеб, почти невнятно. Просто хотел поскорее выплеснуть из себя эти слова, хотел избавиться от них.

Улыбка Димитри угасла. Лицо его скукожилось, он обмяк в кресле. Манолис подумал, что он, пожалуй, еще никогда не видел друга таким иссякшим.

— Бог — большая сволочь.

— Что ты такое говоришь?! — В комнату с подносом в руках вошла Георгия. Манолис вскочил, желая ей помочь, но она жестом велела ему сидеть на месте.