— А то ты не слышала.

Георгия его проигнорировала. Она предложила кофе Манолису, одну чашку подала мужу. У того задрожали руки. Она обхватила их своими ладонями:

— Не Бог убил нашего сына, а бандиты.

— Значит, Бог тоже бандит.

Манолис был подавлен. Он ничем — и уж тем более не словами — не мог утешить своих друзей. Маленькими глотками он пил кофе, предпочитая хранить молчание. Почувствовав, что Георгия смотрит на него, он поднял на нее глаза. Она дружелюбно кивала ему.

— Мы понимаем, Маноли, что тут скажешь? Судьба обрушила на нас несчастья. Судьба ожесточила наши сердца, — она глянула на мужа, — судьба наслала на него болезнь. — Она говорила поразительно бесстрастным тоном, словно рассказывала наизусть некую историю, которую уже устала повторять. Она поведала ему о том, как Янни связался с негодяями, торговавшими наркотиками. Как они втянули ее сына в преступную жизнь. Как убили его выстрелом в голову прямо у его дома. Как его маленькие дети обнаружили его труп. Она говорила о наркотиках и бандитах, употребляла английское слово «наркодилеры». Все это было странно слышать из уст пожилой женщины. — Он увяз с головой… — Георгия подытожила свой рассказ чужими словами: — Его сгубили негодяи.

Димитри крякнул. Георгия подошла к нему, чтобы вытереть струйку кофе, сочившуюся из уголка его рта, но он шлепком отбросил ее руку и сам вытер рот и подбородок.

— Дурак он был. Хотел иметь большой дом, виллу, бассейн, новый «Мерседес Бенц», самые лучшие телевизоры, самую лучшую мебель. Хотел, чтоб его дети учились в частных школах. Хотел, чтоб его жена купалась в драгоценностях. Все хотел, все получил, и это его сгубило.

Георгия заплакала. Конечно, конечно, такая боль не уходит.

— Прекрати, Георгия.

Пожилая женщина резким движением отерла глаза и попыталась улыбнуться:

— А как Коула? Как Эктора и Елизавета?

На эту тему он мог говорить, мог найти нужные слова. И они потоком полились из него, даруя ему облегчение. Он рассказывал о своих детях, о внуках, об их успехах и, конечно, даже об их неудачах. Георгия стиснула его руку, слушая про развод Елизаветы. Ее глаза засияли, когда он стал рассказывать про Адама, Мелиссу, Саву и Ангелику.

— Ты должен увидеть наших внуков. Дети Янни — сущие ангелочки. — Она встала и принесла с комода в глубине комнаты несколько фотографий в рамках. — Это Костантино. Он учится в университете. — В ее голосе слышалось благоговение.

Манолис взял фотографию, внимательно ее рассмотрел. Костантино показался ему симпатичным парнем. На вид ему было около восемнадцати лет. В рубашке и галстуке — прямо истинный джентльмен, — он широко улыбался в объектив.

— Красивый парень.

— Хороший. — Димитри, сжав подлокотники кресла, глубоко вздохнул. Потом фыркнул и продолжал: — Он умнее отца. Я им горжусь.

Манолис вернул фотографию Георгии.

— Мы молодцы. — Димитри, закашлявшись, вновь вцепился в кресло. Приступ утих. — Неплохо потрудились, верно, Маноли?

Он смотрел на умирающего друга. В его взгляде сквозит вопрос? Нет, это не вопрос — констатация факта.

— Верно. Мы выжили.

— Коньячку?

Манолис глянул на сад. За окном, во дворе, сгущались сумерки.

— Почему бы нет?

Выпив коньяку, он помог Георгии вновь уложить Димитри в постель. Наклонившись, поцеловал друга — дважды, по обычаю жителей Средиземноморья, — и ощутил смрад его дыхания. Димитри гнил изнутри.

На выходе он повернулся к Георгии:

— В больницу ему нужно. Нужно, чтоб за ним наблюдали врачи, квалифицированные медсестры.

— Медсестра приходит два раза в неделю. А ухаживать за ним я и сама в состоянии… — Георгия пожала плечами. — Это судьба, Маноли. Против судьбы не попрешь. По-твоему, я могу допустить, чтобы чужой человек купал его, убирал из-под него? Нет. Я его жена. Это мой долг.

— Я зайду еще. Скоро. Вместе с Коулой.

— Если не трудно. Я приготовлю ужин. Димитри будет рад. Ему не хватает друзей.

Разве мы друзья?

— С ужином не заморачивайся. Кофе сделаешь, нальешь что-нибудь выпить. Этого вполне достаточно.

— Нет, как же без ужина?! За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я не в состоянии накормить гостей?

У него начинала болеть голова. Они опять теряли друг друга, становились пленниками правил хорошего тона, этикета, чтоб им пусто было. Давай просто поговорим, просто побудем вместе, наверстаем упущенное за долгие годы разлуки, за десятилетия, потраченные на мелкие ссоры и глупую гордыню. Как же он порой ненавидел эти греческие ритуалы. Порой он жалел, что родился не австралийцем.

— Ручка есть?

Георгия скрылась в коридоре и вскоре вернулась с ручкой. Он достал из кармана рубашки свой проездной:

— Говори телефон.

— Девять-четыре-два-восемь… — Она умолкла в нерешительности. — Вот идиотка. Так давно его никому не давала, что почти забыла. — Она быстро назвала последние четыре цифры. Манолис начеркал номер на билете.

К вечеру заметно похолодало, небо было чистым. Он быстро шел домой от железнодорожной станции, не обращая внимания на больное колено.

Когда он вошел в дом, Коула, подбоченившись, стояла в коридоре:

— Где тебя дьявол носил?

Отодвинув ее в сторону, он подошел к бару и налил себе коньяку.

— Ты пьян?

— Нет.

— Эктора звонил. Он зол на тебя. Ты расстроил индианку. Что ты ей сказал?

— Что она должна пойти на день рождения к Гарри.

— Так. И что она ответила?

— Что не пойдет. — Манолис одним глотком осушил рюмку. Сначала коньяк показался ему на вкус отвратительным, потом приятным, потом он почувствовал, как вновь оживают его конечности. Он снял пиджак.

Коула схватилась за голову.

— Почему ей так хочется нас унизить?

— Молодая.

Коула вытаращилась на него в изумлении.

— Ты ее защищаешь?

— Нет. — Он налил себе второй бокал.

Коула настороженно смотрела на него:

— И Елизавета звонила. Она тоже на тебя сердится.

— За что?

— За то, что эта стерва плакала из-за тебя.

Он закрыл глаза. Красивый щекастый парень в рубашке и галстуке. Значит, все-таки приходит конец несчастьям, и судьба больше не будет испытывать на прочность Димитри и Георгию, пощадит следующее поколение. Выходит, Бог не так уж и безнадежен.

Айша плакала? Она плакала.

— Завтра позвоню Экторе. Завтра все улажу.

Он извинится. Скажет: «Извините». На самом деле он ни в чем не раскаивается, но она уцепится за это слово, будет ему признательна, простит его. Что за черт? Это лишь одно пустое слово.